Были и другие поездки - в глушь, на зажатое среди гор лесное длинное озеро Крёдерен, где, кажется, была неземная красота, но мне запомнились только бревенчатые дома, неудобные постели и «стенные мадамы» - клопы. Потом была поездка на океанском пароходе норвежско-американской линии в Берген.
Ничто не может сравниться с атмосферой корабля: высокий серый борт, ряды иллюминаторов; палуба с бухтами канатов, вентиляторами, лебедками, крутые трапы; покрытая черным маслом живая машина глубоко под толстым стеклом; бесконечные ряды кают вдоль коридоров, устланных дорожкой, и перед ними - ряды ботинок, выставленных для чистки: шхеры, шхеры, и где-то за ними - Атлантический океан.
И вот мы в Бергене, идем по набережной, и маленький Алик, которого в Осло можно было завести на борт парохода только силком, так он плакал и боялся - теперь небрежно поворачивается к покинутому нами морскому гиганту и заявляет: «Ничего себе пароходишко!»
Берген так непохож на Осло, как могут быть непохожи два города. Замкнутый, подобно озеру, залив окружен семью отдельными конусами гор, как сахарными головами; в залив вдается плоская коса, на ней и стоит город; с моря он открывается Немецкой пристанью - рядом причудливых средневековых деревянных домов с островерхими крышами - и поразительным рыбным рынком, настоящим рыбным вавилонским столпотворением. Город давно перерос косу и круто поднимается с нее на гору ступенчатыми уличками, а впереди него - туда, наверх, - тянется линейка фуникулера. На крутых улицах играют дети в прорезиненных плащах и «зюйдвестках», бредут из магазинов «бергeнсерки» с зонтами и в калошах - в этом странном и своеобразно красивом городе дождь льет более трехсот дней в году.
А затем - назад железной дорогой, вьющейся по обрывам Воссевангена, над фьордом и узкими длинными озерами, через туннели, мимо высоких снежных, скалистых, лесистых гор, через шумливые каменистые горные речки, - домой, в прочный, привычный, постоянный мир нашей квартиры и двора на Нубельсгате.