1879

 
 -16-  

Александр
 

25 февраля 1879, Москва

Глубокопочтенный и достопоклоняемый

братец наш Антон Павлович!

Извини, голубчик, за то, что я долго молчал -- писать было и некогда, и незачем, и нечего. Текущие события до такой степени неинтересны, что сообщать их тебе как-то совестно. Вообще наша московская летопись, я полагаю, тебе известна из газет, а частные житейские дела слишком пусты. В семье у нас все идет по обыкновению, мать вечно колотит себя в грудь при безденежьи, тетка вечно больна запором, лежит целые дни, охает, но не хочет принять слабительного. А у нас в аптеках такие слабительные, что их можно подавать на балах вместо десерта,-- съешь и не узнаешь, что это было слабительное. Папа становится очень плох и вообще наклонен к параличу. С ним часто делаются головокружения, так что его поддерживают, чтобы он не упал. При этом мать говорит, что она сама не в силах удержать его от паденья, потому что он "ведь большой мужчина". Лечиться отец не хочет, потому что и так "пройдеть". Сестренка развивается, становится славной девкой. Жаль только, что она надорвалась. На нее в хозяйстве выпадают наиболее трудные и тяжелые работы.

Михал Палч тоже изменился к лучшему. Обижается, когда ему говорят "не пищи", ибо он тонко козлогласует. Идет по гимназии он хорошо. Николай начинает новые картины и не оканчивает. Он теперь влюблен, но это не мешает ему бывать в Salon de Variété[1], канканировать там и увозить оттуда барынь на всенощное бдение. Он, между прочим, написал головку -- прелесть как хорошо. Я по получасу стою перед нею и смотрю на ее единственный глаз (другой не написан). Иван -- прежний Иван, но значительно омущинился и омосковился. Занимается перепиской бумаг и щелканьем Мишки по голове. Алексея я со времени его приезда видел только два раза. Он изменился к лучшему. Я -- ничего жив. Обзавелся птицами певчими всех сортов и видов штук до 40; летают на свободе по всем комнатам. Радуют меня и всех. Тетка прикормила безобразную суку. Корбо во время яра носил ей все кости, которые ему давали, а, удовлетворившись, стал у нее отнимать, чем очень огорчает тетку, и за это из Карбиньки разжалован в Карбушку. У нас зачинаются экзамены -- работы пропасть.

Как-то твои экзамены? Судя по твоему последнему письму, тебе не особенно живется! Полно, перемелется -- мука будет. Мои дела -- так себе. Сотрудничаю в "Свете и тенях"[2] -- карикатурами снабжаю. У вас, я думаю, уже весна-красна, а у нас еще снеги идут. Когда я тебе пишу -- снег хлопьями валит. Лиза замуж вышла. До сих пор с мужем на "вы". Будет он рогат -- это верно,-- она его терпеть не может, а он ее любит. Венчал их такой поп, который слова не может выговорить, глухой и гугнивый. Я был шафером жениха, но несмотря на всю торжественность церемонии от души хохотал, слушая попа, и всех смешил. Я объяснил громко, что у попа когда-то язык был как следует, но он его как-то нечаянно, спьяну, дверьми прищемил, оттого он и гугнив. Поп строго посмотрел на меня и что-то забормотал, но Михал Михалыч важно заметил: "Отец ерей, продолжайте венчание". После венца поп таки изловил меня и грозно прошепелявил: "Ты у меня смотри, марчишка!" -- "Поглядывай и ты у меня, старичишка",-- ответил я ему, садясь в карету. Поп вслед только посохом потряс в бессильной злобе. Впрочем, на кой черт я тебе это рассказываю?

Иван сейчас отправляется на Сретенку за коксом. Я целые дни с утра до ночи работаю в химической лаборатории, варю, жарю, кипячу, выпариваю. Вчера доварился до рвоты. Нужно было осадить окись магния сернистым аммонием. Я позабыл прилить аммиаку, от этого стал выделяться сернистый водород в таком количестве, что я, едва вдохнувши его, сейчас же вспомнил Фридриха. Передай поклоны Селиванову, иже во святых отцу нашему купчине Митрофанию и злочестивой жене Его Людмиле со чады и со всеми яже с ними.

Передай поклон Ipse и Маку[3]. Кстати, сообщи, в Таганроге все еще думают, что я в Петропавловской сижу? У нас в Москве все тихо, о чуме говорить перестали. Рыбные торговцы пострадали. Покупая на масляной икру, я спросил у торговца: "Что, она у вас не из Ветлянки?" "А бог ее знает",-- ответил он. "Вот те клюква,-- удивился я,-- а чума-то?" -- "Эх ма,-- заявил купчина,-- если бы икра была чумная, так мы первые давно переколели бы!"

Резонт действительно убедительный. Эту зиму мы с Николаем порядочно покутили, побывали раза четыре в Стрельне. Я думаю, ты знаешь, что такое Стрельна? Это роскошный ресторан в глухом лесу в Петровском парке. Побывать в Стрельне -- это верх кутежа. Однако, прощай, надо спешить на Гебуртстаг к товарищу.

Твой А.Чехов.