Занимала нас и естественная история, и главным образом потому, что в класс вносился человеческий скелет, имевший, между прочим, огромное воспитательное значение. Почти во всех таганрогских церквах были иконы Страшного суда, и на них непременно фигурировал отвратительный скелет с косою, изображавший смерть. Кроме того, и воспитаны мы были в детских няньками так, что боялись суеверно и кладбищ, и покойников. Когда по ночам над сонным городом проносился заунывный звон колокола кладбищенской церкви, которым сторож давал знать, что он не спит,-- нам делалось жутко, и мы, дети, задавали себе рабий вопрос: "И как это сторож не боится ходить ночью среди покойников?"
Сознание, что в могилах лежат скелеты -- безобразные, страшные скелеты, со впадинами вместо глаз, наводило на нас ужас. Гимназическому скелету на железной подставке выпала на долю честь отучить нас от этого страха. После того как мы узнали, что он состоит из разных позвонков, ребер, ключиц, голеней и т.д.,-- суеверие исчезло. К концу года мы расхрабрились даже до того, что иногда всовывали ему в челюсть бумажную трубку и воображали, что он курит. Шалость эта, однако же, была прекращена, после того как кто-то из товарищей сфантазировал, будто бы этот костяк принадлежал когда-то французскому офицеру, убитому на войне. Мы поверили и прониклись к нему уважением.
Естественную историю преподавал нам обрусевший немец Эмилий Егорович Цабель -- очень добрый и милый старичок, и преподавал так, что мы у него знали довольно сносно в первый же год строение человеческого тела, а двое или трое -- в том числе и я -- увлеклись до того, что задались целью приобрести себе каждый по скелету. Сделать это было нетрудно. За чертою города был кирпичный завод, построенный на месте какого-то старого кладбища. К какой эпохе относилось это кладбище -- неизвестно. Материал для выработки кирпичей добывался раскопкою этого кладбища, и костяки в разрозненном виде отбрасывались в сторону как ненужный мусор, и черепа, и кости валялись целыми кучами. Интересно, между прочим, то, что в большей части могил лежало по три, по четыре, а иногда и по шести костяков. Не было ли это место братским кладбищем после какой-нибудь доисторической битвы?.. К слову сказать, Азовское море, подмывая понемногу кручу, на которой стоит Таганрог, почти каждый год обнажает по нескольку могил, из которых кости осыпаются в воду. Не знает ли кто-нибудь из археологов, что это за кладбище? Местные обыватели относятся к могилам равнодушно, а иногда и с суеверным страхом.
Увлеченные анатомией и желанием приобрести скелеты, мы, трое или четверо первоклассников, в один из воскресных дней, сговорившись между собою, но не сказав никому ни слова, совершили экскурсию на это разрытое кладбище и притащили оттуда изрядное количество костей. При дележе на мою долю достались два черепа и несколько ребер, которые я и водворил в своей комнате на подоконник. В течение всего дня я считал себя гордым обладателем и ученым человеком, но когда наступила ночь, то я после ужина долго не решался идти в свою комнату спать из боязни, что на меня в темноте будут смотреть две пары пустых глазниц над оскаленными зубами. А ну как они загорятся каким-нибудь фосфорическим блеском? Укладываясь спать, я все время старался держаться к подоконнику спиною. Наутро же из-за этих черепов вышел целый переполох. Отец, войдя в комнату и увидев их, испугался, а мать нашла, что я совершил святотатство. В Писании сказано: "Земля еси и в землю отыдеши",-- поэтому на семейном совете мне произведен был строгий допрос с подобающим внушением и решено было кости предать земле. Где-то в углу двора была выкопана яма, и мои ученые трофеи были зарыты. Такая же история повторилась и в домах моих товарищей, причем один из них сознался потом, что его за непомерное увлечение наукой самым прозаическим и даже жестоким образом высекли.
Э.Е.Цабель преподавал нам также и арифметику. Хорошо ли он вел свой предмет, я теперь не помню, или, вернее, судить теперь не могу. В первом классе, пока курс обнимал только четыре действия, я получал у него четверки и пятерки, а со второго класса, когда уже пошли дроби, моими постоянными отметками стали только одни двойки и даже единицы. Человек он был хороший, добрый и в нравственном отношении -- немецки чистоплотный: никого не преследовал, старался быть справедливым, и если ставил дурные баллы, то и по заслугам. В третьем классе он преподавал алгебру и все-таки не покидал преподавания естественных наук. Мы под его руководством прошли зоологию, ботанику и физику земного шара, но вынесли, конечно, мало, потому что сама программа была куцая и поверхностная. Заинтересовались мы особенно минералогией, но не потому, чтобы она нам особенно нравилась, а потому, что в гимназии была небольшая казенная коллекция минералов. Глядя на нее, и мы захотели иметь каждый свою собственную коллекцию подобно тому, как стремились иметь коллекцию человеческих костей. Побуждения были одни и те же. Собирание камней, однако же, нам не удалось: в Таганроге и его окрестностях нельзя было достать ничего, кроме угля, кирпичей, кусков известняка и кварцевых голышей на берегу моря. Так мы это дело и бросили. Впрочем, и сам учитель наш был не особенно тверд в минералогии. Мы приносили ему собранные нами образцы, и он один и тот же камень в разные дни называл то кварцем, то полевым пшатом, то мрамором.
У Цабеля было доброе сердце. Мучить животных он не мог. Не помню теперь, по программе ли или еще как-нибудь случайно вышло так, что он, преподавая нам анатомию, должен был произвести вскрытие какого-нибудь животного и показать нам в классе в натуре его внутренние органы. Дело пахло вивисекцией. Кто-то из учеников услужливо принес для этой цели летучую мышь, посаженную в бумажный колпачок. Эмилий Егорович поморщился, но все-таки пообещал произвести вскрытие; сам же, видимо, всеми зависевшими от него средствами старался всячески оттянуть неприятный для него момент -- вонзать перочинный нож в живое существо. С этой целью он начал вызывать учеников и спрашивал у них текущий урок, потом повторил старый, а затем объяснил и задал новый. Но как ни тянул добрый немец время, а час все-таки оказался не исчерпанным: времени до звонка оставалось еще много. Спасовать же перед учениками ему не хотелось. Пришлось волей-неволей заняться неприятным вскрытием. Подали ему бумажный колпачок со злополучной мышью. Развернул он этот колпачок и осторожно потащил животное за крыло. Мышь стала пронзительно пищать на весь класс. Ученики тотчас же вскочили со своих мест и в один миг с жадным любопытством и с шумом окружили учителя. Это обстоятельство вывело добряка из неловкого положения. Он придрался к произведенному учениками беспорядку, приказал всем стать по местам и объявил, что в наказание за то, что ученики не умеют себя вести, вскрытие произведено не будет. Мышь опять была завернута в бумажку и положена пока на окно, а по окончании урока Э.Е.Цабель унес ее с собою в учительскую и затем, конечно, выпустил на волю.
О нем сохранились самые добрые и теплые воспоминания. На склоне своих лет он перевелся на службу в Москву в какой-то женский институт. Будучи уже студентом, я по старой памяти посетил его и был очень радушно принят. Ему было приятно, что его вспомнил старый ученик. Потом, несколько лет спустя, случайно я наткнулся на траурное объявление в газете, извещавшее, что Эмилий Егорович тихо скончался. Умер он глубоким стариком, окруженный семьею и друзьями. Тихо и безобидно прожил он свой век, тихо и скончался, оставив по себе одну лишь завидную добрую память.
Свободное копирование
