С первого класса началось настоящее учение -- уже не то наивное и бесплодное пустомельство, которое в приготовительном классе сводилось к наглядному обучению. Нам задавались уроки на дом, и латынь с первых же уроков начала давать себя чувствовать. Более или менее занимательными уроками для нас были русский язык, естествознание и география. Русский язык нам нравился потому, что преподавал его сам директор Н. Н. Порунов, "по вольности дворянства" опаздывавший каждый раз минут на двадцать и даже на полчаса, а иногда и вовсе пропускавший уроки. Этих причин было вполне достаточно для того, чтобы мы полюбили этот предмет. У гимназистов на этот счет логика своя, особенная.
Географию нам преподавал Илья Никифорович Лосев, педагог старого закала. Учили мы эту науку по учебнику Корнеля, составляющему ныне библиографическую редкость и украшенному рисунками. Эти-то рисунки и заинтересовывали нас, а разные Тринидады, Жуаны-дон-Фернандеры и Цейлоны запоминались нами потому, что Илья Никифорович умел рассказывать о них что-нибудь занимательное, хотя и не особенно мудрое. Достаточно сообщить о стране какой-нибудь пустяк, но занимательный пустяк,-- и она сразу станет интересной для ученика. Я, например, до старости помню, со слов Лосева, что в Калькутте от жары переплеты книг свертываются в трубку, а на острове Суматра муравьи-термиты строят свои жилища в виде огромных куч. Не будь этих особенностей, я, может быть, не запомнил бы ни Калькутты, ни Суматры.
Припоминаю я этого скромного Илью Никифоровича, когда слушаю, как мой сын-гимназист готовит теперь уроки географии. Слушаешь, припоминаешь свое прошлое -- и даже злость берет. Интересный по своей сущности предмет высушен нашими составителями учебников до уродства, до отвращения. Мы, взрослые, знаем Египет как интереснейшую страну пирамид, сфинксов и древних храмов. Мы рисуем себе Нил могучей, широко разливающейся рекой, с знаменитыми водопадами и с верховьями, исчезающими где-то в неизведанных дебрях Африки. А сыну моему приходится монотонно зубрить: "Египет с севера омывается Средиземноморьем, с востока граничит с Красным морем, с запада с великою пустынею Сахарой. Река Нил делит его на две части: восточную и западную..." Скажите по совести, что вынесет ученик из этой утомительной и ничего не говорящей суши? Неужели его голова станет богаче познаниями, если он вызубрит, что Нил разделяет страну на восточную и западную части? В длинном уроке уйма западов и северо-востоков, но нет ни одной строчки о том Египте, о котором так много интересного знаем мы, взрослые. Одна только одурманивающая сушь, сушь и сушь. Какими были учебники географии сорок лет тому назад, такими они остались и теперь. Их расплодился чуть не целый книжный магазин, но ни один из них не идет далее юго-западов и северо-востоков и неизменных слов "граничит" и "пограничен"... При таких условиях нет ничего мудреного, если даже студент высшего учебного заведения, читая газету, задает себе вопрос: "Трапезунд... Чорт возьми, где находится оный Трапезунд?.."
Наш первый учитель географии И.Н. Лосев не мудрый был человек, а умел сделать для нас географию интересной, и мы знали ее, несмотря на плохой учебник. Любили мы его, а когда он умер, то проводили в могилу с самыми искренними слезами. Памятен он нам своей историей с бородою. У него была длинная, окладистая и очень красивая борода. Когда ждали министра, всем учителям пришлось преобразить свои физиономии "по форме". Усы исчезли, а в бородах широкими просеками были пробриты подбородки. У многих это вышло уродливо, а у бедного Лосева -- уродливее всех. Когда он явился в класс без усов и с широкой дорожкой в бороде, то мы его не узнали, а он печально добавил: "Да, братцы, к приезду начальства окорнали меня и обезобразили... А какая борода-то была!.. А впрочем, это не ваше дело... Кто урока не выучил, того без обеда оставлю..."
Долго у него зарастал потом нанесенный бритвою пробел. Прошло, должно быть, года три, пока у него вновь выросли усы, а волосы на подбородке не достигли и до половины всей бороды. И нередко нам удавалось уловить его грустный взгляд, когда он смотрелся в зеркало. Не удалось ему, однако же, дождаться полного восстановления утраченной растительности. Вскоре он умер и в гробу лежал с печальным выражением на лице и все с тою же брешью в старательно расчесанной, но уже безжизненной бороде. О нем, как об учителе и о человеке, я и до сих пор вспоминаю с любовью: у него не было северо-западов и юго-востоков...
Свободное копирование
