Наконец, событие 10-го августа (когда парижская чернь захватила силой Тюльери и заставила Законодательное Собрание провозгласить низложение Людовика XVI. — Прим. переводчика) 1792 года прогремело по всей Франции. Слишком известный Шалье (Шалье был яростным якобинцем в Лионе. Он был одним из виновников несчастий этого города. — Прим. автора), возвращаясь в Лион из Парижа, воспользовался своим быстрым проездом в Роан для проповедования в нем нового учения; с высоты империала дилижанса он громко разглагольствовал и жестикулировал, призывая народ к познанию благодеяний 10-го августа. Уста его извергали проклятия и богохульства; словно кровавая лава лилась с его нечестивых уст и сообщала его пыл волнующейся кругом толпе. Как теперь слышу еще страшные слова, которыми заканчивалась речь этого бесноватого: "Братья и друзья! Вы уничтожили позорную Бастилию, но вы разорили только одни стены; вас ожидает работа прекраснее первой. Снимайте головы, и вы будете свободны. Долой королей, смерть тирану! Да здравствует народ! да здравствует свобода!" Дилижанс уже двинулся, а он все еще кричал: "Смерть тирану!" Подобная сцена заставила моего отца понять опасность долгого пребывания в такой близости от Мулена в маленьком городке, где мы были слишком на виду. Лучше было искать спасения в толпе, чтобы потеряться в ней. Множество семейств, покинувших свой кров, искали убежища в Лионе; отец мой также предпочел отправиться туда. Мы встречали по дороге много родных, знакомых, которые бежали от преследований, угрожавших им дома. Г-жа де-ля-Рошфуко была в этом числе; путешествуя под именем кормилицы своих детей, она держала перед собой на подушке двух девочек-близнецов, которых сама кормила, —трогательное зрелище, вызывавшее участие и служившее защитой для матери и детей.
В Лионе мы остановились в гостинице "Милане", на площади Терро, и на другой день отец мой отправился в ратушу, чтобы представить наши паспорта и просить разрешения поселиться в Лионе. "Для чего вы сюда приехали?" спросили его. — Для того, чтобы обратиться за советом к здешним искусным медикам. "Что ж! Вы можете завтра просить совета, а после завтра ухать". Было бы гораздо лучше, может быть, если бы мы исполнили это приказание. Отец мой вышел, ничего не сказавши в ответ и спрашивая себя: "Что делать? Куда направиться?" Весь день прошел в этой неизвестности; вечером, желая показать мне до отъезда залу театра, которая славилась своей архитектурой, отец взял меня с собой на представление. Давали "Павла и Виргинию". Г-жа Шевалье, которая впоследствии составила себе имя в России, исполняла рель Виргинии с талантом и грацией. Я никогда не видела такого чудесного представления и до того любовалась нм, что забила про все остальное, как вдруг зала была потрясена громовыми звуками "Марсельезы". Весь партер был наполнен пресловутыми марсельцами. Прибыв в Лион накануне, они отправились в Париж, сами не зная, может быть, какому кровавому делу они предназначены были содействовать. Кому неизвестен этот чудный марсельский гимн, его мужественная сила, его могущество вселять в сердца отвагу. Мы вернулись домой объятые трепетом.
На другой день после этой сцене мы увидели возле ратуши столпившуюся массу народа, а вскоре мимо наших окон провели офицеров Польского королевского полка, арестованных их собственными солдатами, к которым присоединились солдаты Вексинского полка, уже известные своими буйствами. Их вели в замок Пьер-Сиз, государственную тюрьму. Бесчисленная толпа, в одно и то же время радостная и жестокая, сопровождала несчастных. Этот бешеный поток уже пронесся мимо, а мы все еще стояли безмолвно, оцепенев от ужаса. Каждый день, каждое мгновение вскрывало новую опасность; становилось как-то жутко жить. Ни одной минуты нельзя было иметь уверенности, что доживешь до следующей.
Двое из офицеров, посетивших нас в Роане, Нетанкур и де-Боск, находились у моего отца в ту минуту, когда их несчастные товарищи проходили мимо, сопровождаемые разъяренной солдатчиной; они были встревожены участью своих друзей между офицерами Польского королевского полка. Задумавшись над собственным положением, они предвидели, что их постигнет такая же участь, и решились, не ожидая ее, эмигрировать.
Свободное копирование
