Еще в 1934 году я получил согласие академика С.А.Чаплыгина мне позировать для портрета, давно уже мною задуманного. В июле 1935 года сеансы наконец состоялись; в два первых была окончена голова, на остальное понадобилось еще два.
Из всех портретов, написанных до того, этот был лучшим по силе характеристики, свободе кисти и простоте живописных средств. Меня в нем впервые захватила проблема взгляда, ставшая вскоре актуальной для всех дальнейших работ.
Мне было давно ясно, что из всех частей человеческого лица совершенно особую природу имеют глаза. В то время как остальные черты неподвижны, глаза всегда производят впечатление если не прямо двигающихся, то и не застывших: они влажны, то моргают, то напрягаются, то расширяются, то суживаются. Этот контраст между динамичностью глаз и статичностью других органов лица следовало бы как-то передать в живописи.
Во взгляде С.А.Чаплыгина эта увлажненность глаз мне как будто впервые удалась, и в следующих портретах я пытался, по возможности, закрепить этот успех.
Академия наук решила заказать серию портретов академиков. Мне были заказаны портреты С.А.Чаплыгина, Н.Д.Зелинского, В.И.Вернадского и А.Н.Северцова. Первый был у меня уже готов, вторым я написал Н.Д.Зелинского. Он пришел ко мне в мастерскую в таком же сером костюме, как С.А.Чаплыгин, в совершенно таком же синевато-сером галстуке, и я, по оплошности, забыл даже переменить фон, посадив его на том же сером фоне моей стены.
Когда я кончил портрет, то к ужасу своему заметил, что он вышел совсем тождественным по общей гамме и даже по деталям с предыдущим, почему решил его при первой возможности переписать. Такая возможность вскоре представилась.
В санатории "Узкое", в 17 километрах от Москвы по Калужскому шоссе, летом 1935 года отдыхало много академиков и в числе их все нужные мне для заказанных портретов. Получив путевку, я поехал в июле в "Узкое" и здесь среди тишины, в доме, окруженном многовековым парком, написал в течение 20 дней два новых портрета, переписал заново портрет Н.Д.Зелинского и сделал еще два пейзажа.
Отдыхать мне не пришлось, так как ежедневно имел три портретных сеанса и один пейзажный, но работалось на редкость хорошо и радостно.
Весь август ушел на чудесную поездку по Волге, организованную комитетом выставки "Индустрия социализма". То были незабываемые дни посещений волжских заводов-гигантов - в Рыбинске, Ярославле, Горьком, Саратове и Сталинграде, встречи и смычки с рабочими.
Вернувшись в Москву, окончил в сентябре портреты В.Г.Дуловой и А.В.Бакушинского. Последний был начат еще в 1934 году, но писался с промежутками в полгода и больше. В самом конце сентября написал еще один портрет, на котором хотелось бы остановиться подробнее.
Уже за два года до того я собирался писать портрет Е.Г.Никулиной. Правнучка декабриста Волконского - вернее, его собунтаря, декабриста же, итальянца Поджио - она очень интересовала меня своим откровенно итальянским типом: ни дать ни взять - одна из столь знакомых женских голов "Явления Христа народу" Александра Иванова.
Придя к ней, чтобы совместно выбрать платье для "светского портрета", я застал ее с неубранными волосами, которые так шли именно к этому лицу, что мне оставалось только накинуть на нее клетчатую шаль, чтобы получилась готовая картина.
Я так и написал ее, подняв лишь вызывающе и надменно голову и отведя взгляд в сторону и вдаль. Вышел не просто портрет, а нечто большее, - картина с довольно сложным содержанием, нелегко поддающимся более точному определению и открывающим возможность самых разнообразнейших толкований для разных зрителей. Здесь удалось выразить некое сложное переживание: словно была драма, сейчас уже пережитая и выстраданная, и вот наступило успокоение, просветление и связанное с ним прозрение.
Свободное копирование
