Очень хотелось использовать свое право на двухмесячный отпуск, с тем чтобы уехать куда-нибудь и всецело отдаться живописи. Уже три года, как я не был летом на воздухе. Главмузей только что организовал в усадьбе "Ольгово" Апраксиных, Дмитровского уезда, музей. Я уехал туда на август и сентябрь. Давно уже не работалось так хорошо, как здесь. Вначале шло так себе, но чем ближе дело подходило к осени, тем этюды становились сильнее и убедительнее. Я привез десятка два холстов, из которых некоторые были выставлены вскоре в Москве, Берлине, Нью-Йорке и ряде городов Соединенных Штатов Северной Америки. Среди них было и несколько автопортретов, впоследствии записанных другими портретами.
Вернувшись из Ольгова, я уже не переставал писать в Москве, дав себе слово не делать более перерывов в живописи. С этого времени я старался использовать не только свободные дни, но и отдельные свободные часы занятых дней, чтобы продолжать начатый накануне натюрморт или автопортрет, вид из окна или чей-нибудь портрет. Меня в то время особенно волновала благородная красота расцветки груш-дюшес - от зеленой через зелено-оранжевую к темно-красной. Я написал серию таких "грушевых натюрмортов", обычно с чайной чашкой.
С одного из ольговских этюдов я написал в ноябре 1921 года большую картину, которую выставил одновременно с "Грушами и чашкой", с "Яблоками на розовой скатерти" и ольговским пейзажем на первой заграничной советской выставке - русской выставке в Берлине 1922 года и на выставке в Брюсселе 1924 года.
В 1922 году я продолжал писать дома - зимой, весной - у И.И.Трояновского, в "Буграх", летом и осенью - в Кунцеве, в живописной местности на берегу Москвы-реки, где мы поселились с женой и родившейся в мае этого года дочерью. Отсюда я привез около двух десятков этюдов. Вернувшись в Москву, я опять написал в течение ноября и декабря несколько натюрмортов с грушами.
Меня так очаровала долина Москвы-реки около Кунцева, что я на следующий год решил снять в этой местности дачу. В начале лета удалось найти подходящую дачу в селе Крылатском. Все лето до глубокой осени я работал здесь - два месяца без перерыва, остальное время с наездами в Москву. После Дугина так много и долго я еще ни разу не работал. Всего я написал до тридцати вещей, из которых несколько больших холстов-картин, писанных прямо на натуре. (Искусство величайших мастеров: Стихи Лермонтова.)
Около самого нашего домика - такого крошечного, что в нем едва можно было повернуться и некуда было ставить большие холсты - я нашел прекрасную тему: молодые стройные дубки, приходившиеся на лазоревом небе и на фоне долины Москвы-реки. Низ дубков густо зарос кустами, тронутыми первыми заморозками и побагровевшими. Это была мудро сочиненная в самой природе композиция, в которой отдельные части были стройно и гармонично организованы. Я взял большой холст и писал долго, недели три, пока стояли солнечные дни. Сменявшие их серые дни были на редкость красивы - в легкой серебристо-жемчужной гамме. Я брал тогда другой большой холст и писал те же дубки.
Это было в середине августа. В конце августа я набрел еще на один превосходный мотив. Слева - сильно пожелтевший куст красиво изогнутого с перепутанными ветвями орешника, рисующийся на вечерней, слегка зеленеющей лазури неба; справа - кулиса дубков, а в центре - долина Москвы-реки. Я в несколько сеансов написал этюд-картину большого размера "Ясный осенний вечер", находящуюся в Третьяковской галерее.
Обе эти картины были самыми удачными за лето 1923 года. Из других более или менее удавшихся вещей упомяну мотив "Запущенного сада", наблюденный мною на месте, где были до революции "барские" дачи, снесенные крестьянами. За несколько лет садовые растения - цветы и декоративные кусты - одичали, приняв странный по форме и фантастический по расцветке облик, что меня и заняло. Другой интересный по теме мотив был мною наблюден в октябре рано утром, когда полумесяц клонился к низу, а на востоке поднималась сизая тень земли от восходившего, но не видного еще солнца. Весь смысл - в небе; от земли взята лишь узкая полоска росистой травы и облетающих кустов орешника.
Вернувшись в Москву, я написал автопортрет с женой на фоне пейзажа "Ясный осенний вечер", вставленного в раму и наполовину закрытого восточным ковром. Портрет писан в декабре, перед самым моим отъездом в Америку, куда он был послан еще сырым.
Свободное копирование
