В начале 1915 года, в разгар работ, он заехал в Галерею. Увидав в зале Совета новую картину Левитана, он спросил: "Что это?" Я ответил, что могу его поздравить с новым приобретением: Совет только что приобрел для Галереи эту вещь, одну из лучших левитановских вообще. Щербатов вспылил: "Как приобрел Совет? Без меня?" Я объяснил ему затруднительное положение, в котором очутился Совет, получив предложение владельца картины либо приобрести вещь в течение ближайших дней, либо отказаться от нее, так как на картину имеется претендент.
Как раз эту именно, одну из последних картин Левитана я воспроизвел в своем "Введении в историю русского искусства", единственную из всех его вещей, считая ее лучшей, наиболее выразительной и в то же время необыкновенно лаконической. Мог ли я колебаться, получив предложение купить ее для Галереи. Я немедленно собрал летучий Совет, и мы единогласно решили картину приобрести. Щербатову была также послана телеграмма.
Щербатов ушел, не сказав ни слова. Он в тот же день имел совещание с Остроуховым, и оба они открыли жестокую кампанию в прессе, обвиняя меня в диктаторских замашках. От обвинения в диктаторстве перешли к обвинениям в оскорблении "незабвенной памяти". Щербатов в своей запальчивости и озлоблении совершенно забыл, что вся реформа проводилась с одобрения Совета, между прочим и с его собственного благословения. Началась схватка не на жизнь, а на смерть. Опытный в думских интригах Остроухое при помощи зятя Гучкова сразу перевел вопрос на почву борьбы партий.
В прессе появились статьи щербатовского зятя Евгения Трубецкого "Захватное самодержавие в Третьяковской галерее", Влад. Маковского "Крушение художественных учреждений в Москве", Н.Кравченко "Третьяков и его исказители", Сергея Глаголя "Павел Третьяков или Игорь Грабарь?", московского старожила "Московский вандал" и сотни других. Атмосфера была насыщена злобой и неправдой.
К осени перевеска была закончена. Прогрессивные гласные настаивали, чтобы я сделал исчерпывающий доклад в думе, для чего должен был быть выделен специальный день. В октябре я сделал доклад, предпослав ему предварительно осмотр новой развески со стороны всего состава думы. Я сам водил гласных по залам, разъясняя смысл развески и ее принципиальные установки. Гласные даже консервативной группы были, видимо, удовлетворены реформой Галереи, и кляузы Щербатова и Остроухова, вздорные и неумные, не возымели действия, на которое были рассчитаны. Но все же окончательное решение затянулось, и только в мае 1916 года дума всецело одобрила реформу, проведенную Советом Галереи. Это была огромная победа и немалое утешение за поистине гигантскую работу, проведенную в течение 1913, 1914 и 1915 годов.
Свободное копирование
