Музейная деятельность - 12

Все предложения художественных произведений Галерее, присылавшиеся по почте или делавшиеся устно, проходили через Черногубова, и было очевидно, что ему, страстному собирателю, не должно было быть предоставлено право самому покупать и продавать русские картины и скульптуры, в которых была заинтересована Галерея. Остроухое в свое время взял с Черногубова слово, что он, сохраняя за собой право приобретать для себя предметы прикладного искусства и картины иностранных старых и новых мастеров, не будет покупать русских. Свое слово Черногубов всегда держал, и Остроухое, рекомендуя мне взять с него такое же слово, уверял, что он свое обещание ему в точности сдержал. Я послушался совета Остроухова и не имел причин раскаиваться: я положительно утверждаю, что не было ни одного случая, когда бы Черногубов меня в этом отношении подвел. Он покупал только в тех случаях, когда Галерее данная вещь была не нужна или у нее не было нужных средств для ее покупки, почему он и получал разрешение на то или другое приобретение.

Зато мебелью и бронзой он интересовался так, как ни один из московских собирателей, и понимал в них толк больше всех.

Обыкновенно мы вместе выходили из Галереи. Заметив, что он никогда не идет по направлению к своему дому, на Девичье поле, а всегда на Пятницкую, где и я жил, я не раз спрашивал его, что у него там за дела? Он с таинственным видом отвечал, что когда-нибудь я это узнаю, но пока еще рано, что дело это интересно, но он не уверен, удастся ли оно ему: нужна большая мудрость. В недостатке у Черногубова мудрости я никогда не сомневался и был за него спокоен. Так продолжалось с год. Заметив, что он перестал сворачивать на Пятницкую, я спросил его, не кончились ли его таинственные путешествия туда. Он ответил утвердительно, рассказав мне бесподобную историю, рисующую его самого и методы его собирательства.

Черногубов напомнил мне, как свыше года тому назад мы были вместе в церкви Климента на Пятницкой, где мы любовались резным иконостасом растреллиевского типа и где видели в боковом приделе, над престолом, замечательную французской работы люстру, с бронзовыми сфинксами. Это было совершенно исключительное произведение первоклассного парижского мастера. Черногубов решил во что бы то ни стало приобрести люстру, для чего и начал ежедневно ходить в церковь, к вечерне и всенощной. Он неистово молился, кладя земные поклоны, хотя не был верующим человеком и в церковь ходил только по иконным делам. Настоятель церкви заметил нового богомольного прихожанина, к тому же оказавшегося щедрым жертвователем: он не пропускал ни одной кружки, чтобы не бросить в нее горсть серебра.

Потребовалось немало времени, прежде чем Черногубов приступил к атаке.

- Батюшка, великий соблазн смущает меня.

- Какой?

- Тут у вас в алтаре, над святым престолом - женщины во образе демонов.

- Где, какие женщины?

- А вот, посмотрите сами: неподобный соблазн, непристойный соблазн! И Черногубов, с видом убитого кощунственным зрелищем христианина, ведет его в придел и показывает женские головы сфинксов.

Настоятель и сам смущен - ведь и впрямь соблазн; как он раньше этих демонов не доглядел. Черногубов предлагает пожертвовать великолепное новое серебряное паникадило от самого Овчинникова, а эту мерзость умоляет снять. Он готов даже взять ее сам, чтобы куда-нибудь сплавить. Люстра оказалась, конечно, у Черногубова. Ее расценивали в солидную сумму, а серебряное паникадило от Овчинникова обошлось в пятьсот рублей. Но так как завистники не дремлют, то подняли дело в консистории, выигранное Черногубовым ему одному ведомым способом. Завистники не успокоились и довели дело до синода. Там помогли Оливы, перекупившие люстру. Черногубов был гений на эти дела.

В вопросах искусства, в деле распознания подлинников от подделок, в вопросах художественной оценки - о материальной и говорить нечего - он разбирался, как немногие в тогдашней России. Он знал мебель, бронзу, эмаль, изделия из золота и серебра, понимал толк в камнях, тканях, вышивках. Он знал все это не только практически, как рядовые антиквары, но и научно, перечитав все книги по каждой отдельной отрасли искусства. Он мог бы написать ряд блестящих исследований, но был неимоверно ленив на всякое писание - даже письмо написать было ему нелегко. Да он и презирал писание, будучи типичным "вещевиком" и интересуясь только самым процессом выискивания антикварных ценностей. В этом была доля чисто спортивного увлечения. С этим драгоценным человеком, источником всяких знаний и огромного опыта, судьба свела меня для проведения обширных работ по реорганизации Третьяковской галереи в направлении превращения собрания частновладельческого характера в организованный музей европейского типа. Удаление одного, первого щита в верещагинском зале повлекло за собой удаление целого ряда других, пока не осталось в Галерее ни одного. Открылись анфилады зал, легко поддававшихся контролю постовых служащих. Технический персонал был выше всяких похвал. Несмотря на то, что на его долю выпала огромная, чисто физическая работа по перевеске картин, все работали охотно и радостно, чувствуя ответственность задачи и важность момента.