В 1912 году душевнобольной посетитель Третьяковской галереи изрезал картину Репина "Иван Грозный и сын его Иван". Поднялся вопрос о плохой постановке дела охраны Галереи, и враги Остроухова воспользовались этим случаем, чтобы свести с ним счеты. Цветков, конечно, также немало поработал в эти дни над задачей сокрушения своего врага, мобилизовав через друзей всех, кого мог, из числа активных гласных думы. Началась скрытая травля, выведшая Остроухова из себя, и он подал в отставку.
Надо было найти нового попечителя. Тогда происходила ожесточенная борьба двух думских партий: консервативной, состоявшей из откровенных мракобесов, членов "Союза истинно русских людей", а также правых - октябристов - контрреволюционеров и буржуазно-монархической - кадетов. В течение первого десятилетия нового столетия в думе господствовали правые, в начале второго десятилетия вес кадетов настолько усилился, что они были уже накануне своего определенного большинства.
Не знаю, кому пришло в голову выдвинуть мою кандидатуру в попечители галереи, знаю лишь, что эта идея исходила из кадетских кругов, главным образом от группы Н.И.Астрова, будущего городского головы. Из разных соображений мою кандидатуру поддерживал и тогдашний городской голова Н.И.Гучков. Я узнал обо всем этом лишь после того, как получил письмо от Остроухова, просившего меня приехать к нему из Дугина. У него я застал Гучкова и, помнится, еще кого-то. Остроухое рассказывал мне о выдвинутой группой гласных мысли и настаивал на том, чтобы я не отказывался, а тотчас же согласился поставить свое имя на баллотировку, уверяя, что выборы обеспечены и что никакого другого кандидата нет. Он очень опасался, как бы не выдвинулась в сумятице кандидатура Цветкова.
Я согласился, поставив два условия: чтобы мое попечительство было недолгим, впредь до находки другого кандидата, и чтобы мне было разрешено провести в Галерее ряд реформ, в которых назрела надобность. На это согласились. Выборы состоялись, и я прошел, поддержанный большинством.
Если бы я мог предвидеть, что последует за моим избранием и вступлением в обязанности руководителя Галереи, что придется мне пережить, свидетелем и мишенью каких интриг придется вскоре быть, я бы, конечно, не решился на такой шаг. Но я был неопытен и неискушен в общественных и думских делах. Я согласился главным образом потому, что судьба давала мне наконец в руки тот огромный историко-художественный материал, который собран в Третьяковской галерее, и я мог оперировать им для своей истории русского искусства не на расстоянии, как раньше, а вблизи, на "художественную ощупь". Это было слишком соблазнительно, и против этого я не мог устоять. Меня смущало только то обстоятельство, что пост попечителя Галереи, по примеру других аналогичных постов обширного городского хозяйства, был почетным и не только не оплачивался, а требовал еще изрядных личных расходов на представительство, приемы, разъезды, поездки в Петербург и т.п. Но я тогда получал внушительные суммы за картины и надеялся, что год-другой с легкостью управлюсь. Дольше я никак не рассчитывал оставаться.
Мне надо было еще сконструировать Совет, который обычно составлялся его председателем так, как составляются кабинеты министров, - из единомышленников. Без этого невозможна никакая работа. Но составить такой кабинет оказалось нелегко: надо было ввести в него влиятельных гласных, которые могли бы в думе проводить нужные Галерее мероприятия и защищать ее интересы, надо было ввести нового члена семьи П.М.Третьякова, так как А.П.Боткина, уйдя в отставку вместе с Остроуховым, Карзинкиным и Третьяковым, решительно отказывалась идти в новый Совет. Не вышел в отставку только Щербатов, у которого с Остроуховым были какие-то трения, следовательно, оставалось доизбрать двух гласных и одну из дочерей Павла Михайловича.
По разным соображениям мой выбор остановился на старшей его дочери, Вере Павловне Зилоти, о которой много хорошего рассказывал мне Серов, за два года до этого умерший.
Она охотно согласилась работать со мной, и у нас вскоре завязались самые дружеские отношения. В вопросах искусства она обладала большой чуткостью, была умна и тактична.
Оставалось подобрать еще двоих, по возможности из среды коллекционеров и по возможности из числа гласных. Такова уж была установившаяся традиция.
Свободное копирование
