Архитектура, впрочем, не совсем заслонила для меня тогда живопись: в Риме я ходил на поклонение Рафаэлю в Станцах и Микеланджело в Сикстине, но более всего Веласкесу - в палаццо Дориа.
Мне незачем было ехать на север, но я не выдержал и поехал в Париж, а оттуда в Испанию. Мог ли я удержаться, чтобы не увидеть наконец Веласкеса там, где он представлен так, как нигде. Незачем рассказывать, что творилось со мною перед его "Ткальщицами гобеленов" ("Las Hilanderas") и автопортретом с инфантой, придворными и шутихой в мастерской художника ("Las Meninas").
Никакие репродукции не дают представления о непостижимости веласкесовской техники и его живописном гении.
Все испанские впечатления - несравненное гостеприимство испанцев, их праздность и легкомыслие, музыкальность, бой быков, - все померкло и испарилось перед лицом созданий этого короля живописцев. Осталось сверх того еще только воспоминание о замечательных цветовых гармониях картин Эль Греко и обилии первоклассных картин венецианской школы в мадридском музее Прадо, собранных в Венеции некогда самим Веласкесом для короля Филиппа IV.
Насколько сильно было впечатление, оставленное во мне шедеврами Прадо, я заключаю из того, что о своем двукратном пребывании в Париже я почти не в состоянии что-нибудь вспомнить: современный Париж был оттеснен Веласкесом. Даже поездка в Лондон не дала ничего, что заставило бы испариться мадридские воспоминания. Только в Голландии они слегка поблекли, но не в Амстердаме - Рембрандты и в Петербурге не хуже, - а в Харлеме перед групповыми портретами Франса Халса. Увидев эти холсты, насыщенные жизнью и излучающие непревзойденное портретное мастерство, кое в чем равное мастерству Веласкеса, а кое в чем его и превосходящее, я понял, что только тут, в Харлеме, я впервые уразумел то явление в искусстве, которое называется Франс Хале.
Свободное копирование
