Уже в начале 1905 года я стал подбивать Кнебеля на издание журнала современного искусства, в котором после прекращения "Мира искусства" ощущалась настоятельная потребность. Кнебель пошел на это и очень увлекся идеей. Организацию журнала и его редактирование я брал на себя. Я бросил все и ушел по уши в организационные хлопоты, в устные и письменные переговоры с будущими сотрудниками.
Я предлагал назвать журнал "Свободное искусство". Бенуа находил, что, пожалуй, лучше дать просто название "Вестник искусства" или восстановить наше старое милое "Современное искусство". Дягилев и Философов согласились быть сотрудниками.
Добужинский уже начал работать над шрифтом, который мы с Кнебелем собирались заказывать в словолитне Лемана. Художники, истосковавшиеся по журналу, прямо ожили. Мусатов писал мне 9 декабря 1905 года из Тарусы, за несколько дней до смерти:
"Очень рад, страшно рад, что вы будете наконец редактором настоящего художественного журнала. И раз туда переходят все сотрудники "Мира искусства", это, значит, наступило наконец давно желанное возрождение "Мира искусства".
В качестве хорошего фотографа своих собственных вещей он дает несколько советов, как пользоваться светофильтрами, и предлагает для первого номера журнала два из четырех эскизов своих последних панно - "Весну" и "Лето". Они были отвергнуты Третьяковской галереей, что Мусатова очень огорчило. В заключение он писал: "Я их нахожу лучшими, ибо много работал после того, как их видела Третьяковская комиссия".
Издание журнала, однако, не удалось осуществить: в декабре вышел роскошно изданный первый номер журнала Н.П.Рябушинского "Золотое руно". Конкурировать с миллионером, способным безудержно сорить деньгами Кнебель не мог, и от издания нашего пришлось отказаться.
Мои архивные занятия толкали меня к обработке материала, который извлекал в виде грубой, сырой руды. Удача с первым опытом - "Федором Алексеевым" - подсказывала наметку целой серии монографий, отсутствие которых задерживало возможность приступа к изданию серьезной, не дилетантски, как ранее, а научно проработанной истории русского искусства. Как-то в разговоре я поделился этими мыслями с Кнебелем, и он с тех пор настойчиво стал упрашивать меня взять на себя составление такой истории. Как я ни убеждал его, что для такой книги не пришло время, что в распоряжении историка итальянского, или французского, или немецкого искусства имеются богатейшие работы чисто монографического порядка, дающие возможность маневрировать в вопросах наименее выясненных и открывающие путь к синтезу, идея издания "Истории" настолько захватила его, что понемногу и я освоился с нею и в конце концов перестал возражать. Я думал, что дать некий абрис истории русского искусства, может быть, и было бы полезно и даже своевременно. Какое-то начало следовало положить, и если оно не будет слишком неудачно и опорочено, то оно-то и даст толчок к дальнейшей монографической проработке различных вопросов истории русского искусства. Словом, лиха беда начало.
Я начал медленно обдумывать план, разрабатывая различные отрезки истории. Одновременно я убедил Кнебеля в необходимости выпуска отдельных монографий художников, сперва современных, а потом и старых, сначала одних живописцев, а затем и скульпторов и зодчих. До них, впрочем, дело так и не дошло.
Разработав общий план, рассчитанный на девять томов, по четыре-пять выпусков в каждом, я поделился своими мыслями с Бенуа, всецело их одобрившим и согласившимся взять на себя том истории русской архитектуры XVIII и XIX веков, а может быть, и некоторые части истории живописи. Древнерусскую архитектуру в большей части взял Горностаев, с которым мы вместе должны были написать главу о русском деревянном зодчестве; скульптуру я первоначально брал сам, позднее передав ее Врангелю, выдвинувшемуся в это время в "Старых годах", за живопись должен был взяться также я сам, а к обработке декоративного искусства я привлек Н.П.Кондакова, М.И.Ростовцева, А.А.Спицына, Н.К.Рериха и других.
Свободное копирование
