К началу XX века стерлась та резкая грань, которая еще в мои студенческие годы существовала между родовой аристократией и денежной. Тогда купцы не ездили еще запросто к князьям и сами не принимали их у себя, как равные равных. Теперь они прошли даже в дипломатический корпус, ранее им недоступный, и переняли у вырождавшегося дворянства все его пороки: праздность, расточительность, распутство, презрение к нижестоящим.
У Якунчиковых все это было в весьма сдержанной форме: они были воспитанны и имели вкус к изящному. Особенно относится это к Марии Федоровне, женщине талантливой, разбиравшейся в искусстве и умевшей отличать подлинное от фальшивого, серьезное от пошлого.
Узнав, что мы с Щербатовым приехали из-за границы, она прислала записку, приглашая нас приехать к заходу солнца. "Почему к заходу? - подумал я.
Мы отправились. Был дивный ясный вечер. Нас усадили на террасе, с которой открывался чудный вид на холмистую, пересеченную оврагами местность, замыкавшуюся вдали лесом. Мы сидели молча, очарованные красотой вида. "Вот она, настоящая Русь, - думал я про себя, - вот этот вид я бы сейчас охотно стал писать".
Вдруг из леса до нас донеслись звуки свирели, и вскоре мы увидели, как из-за кустов стало медленно выходить стадо коров, предводительствуемое пастушком. Позже я понял, что это была только театральная "пастораль", искусно подготовленная заранее гостеприимной хозяйкой и тонко рассчитанная на умиленное чувство вернувшихся на родину россиян. Но это - значительно позднее, тогда же, в то мгновение, я не рассуждал, а только млел от блаженного состояния, от глубокого радостного волнения, от которого у меня выступили слезы на глазах.
- Да, вот это встреча своих.
Мы не знали, как благодарить находчивую хозяйку, которой этот трюк доставил, видимо, не меньше удовольствия, чем нам.
Она нас познакомила с жившей у нее Натальей Яковлевной Дадыдовой, известной деятельницей в области художественной кустарной промышленности, культурным тонким художником и хорошим человеком.
После этого мы еще не раз были у Якунчиковых и познакомились с гостившим у них актером Художественного театра А.Л.Вишневским, поставившим на фабрике пьесу Чехова "Медведь", в которой он играл главную роль.
Я впервые услыхал о Художественном театре, возникшем за годы моего пребывания в Мюнхене. Антон Павлович в это лето также гостил в Наре у Якунчиковых, но мы его уже не застали. Здесь он писал своих "Трех сестер". Из недавно опубликованных писем его к О. Л. Книппер-Чеховой видно, что его до глубины души возмущала праздная жизнь его хозяев. "Единственные живые люди в этом доме - Н.Я.Давыдова и лакей Кузьма", - заканчивает Чехов письмо. К Марии Федоровне он был слишком жесток: она всегда была во власти какой-нибудь художественной идеи, отличалась кипучей энергией и вечно что-нибудь организовывала. Так, всецело ей обязана своим возникновением и организацией замечательная кустарная выставка в Таврическом дворце 1902 года. Но Владимир Васильевич действительно был фантастический бездельник, от праздности не находивший себе места.
Свободное копирование
