Не имея практики во французском языке, я заметил, что начинаю терять лицейскую легкость разговорной речи, и решил подыскать какую-нибудь француженку. Я нашел ее еще легче, чем англичанку: через площадку против нашей квартиры, на Владимирской, поселилась молоденькая француженка, m-lle Leonie, только что приехавшая из Парижа к своей сестре, бывшей замужем за петербургским парикмахером Гишаром. Ей было восемнадцать лет, мне двадцать, и практика установилась с быстротой, свойственной нашему возрасту, и была во всех отношениях приятной и полезной.
Федор Михайлович уже через неделю заметил, что я стал читать более бегло и не путался в "лиезонах". Узнав, что я "завел француженку", он получил новый повод подшучивать надо мной, прося непременно принести ее фотографию. Фотография не заставила себя ждать: я получил ее через несколько дней с трогательными стихами Ламартина:
Сотте lejlot que le vent chasse
Et qui veint a nos pieds mourir,
Ainsi tout meurt et tout s'eface.
Tout, excepte le souvenir.
- Душенька, - обратился ко мне Федор Михайлович, налюбовавшись хорошеньким личиком с капризно поджатыми губками и прочтя стихи. - Вы должны тоже подарить ей фотографию и сочинить собственные стихи. Она - из Ламартина, а вы - свои.
И усевшись у камина, он продекламировал:
Toute la grace reunie
De la petite Leonie
Ne saurait ni bien ni mal
Luifaire un madrigal.
На следующий день я поднес мадемуазель Леони свою фотографию с этим нежным мадригалом. Конечно, она не сомневалась, что автором его был я, и мы еще более подружились. Я был даже немножко влюблен в нее, так как она была действительно очаровательна.
Так продолжалось около года, после чего она переехала на другую квартиру, и я потерял ее из виду. Лишь много лет спустя я узнал, что несколько офицеров-гвардейцев, бывавших иногда у ее квартирной хозяйки, заманили ее однажды на острова, подпоили и изнасиловали. Это известие меня так поразило, что я несколько дней не мог опомниться.
Свободное копирование
