Недетское детство - 9

На фото: Братский союз Золотовицких. Сидят: (слева направо) Сима, их тетушка, тетя Соня, Циля. Стоят: Галина, Шлема, Ефим, Абраша. 1961 г.

Мне же хорошо помнятся годы, когда мы все были ещё молоды — и Золотовицкие, и я. Например, я с удовольствием штудировала марксизм-ленинизм и верила в коммунизм. В эти студенческие годы даже мечта о дальних странах в душе моей не пропала, а как-то «притихла» — видимо, ждала моей зрелости. Поездками в дальние страны, и то не дальше соцстран, из всех нас мог похвастаться только дядя Фима. Его нередко приглашали в поездки по линии культпросвета. Однажды он рассказал мне забавную историю о том, как их, российских посланников, узнавали за границей. Не потому, что они не говорили на иностранных языках, не по их шляпам и широким штанинам, а по их неумению держаться и ходить. Им, людям, представляющим свободную страну, страну «старшего брата», не удавалось свободно двигаться и передвигаться — всё время сбивались в кучу. Так что НКВД-шникам, а потом КГБ-истам не сложно было с ними работать.

 Зато как дороги были тогда наши встречи — всех со всеми! Их центром были старшие Золотовицкие, о которых я уже писала, хотя я их практически не знала — послевоенная Москва всё изменила. Отца всех взрослых Золотовицких, теперь уже дедушку Нохема - Наума, я застала уже тяжело больным и лежачим. Это был красивый старец с роскошной длинной бородой. Жили они с бабушкой Геней где-то недалеко от центра в огромной коммунальной квартире. Чтобы попасть в их комнату, нужно было пройти через очень длинную кухню, в которой по правой и левой сторонам строем стояло, как мне тогда казалось, бесчисленное количество примусов. Проходя через такой строй этих машин-тружеников, мне всегда хотелось отдать им честь — так впечатляюще они стояли.

 Один летний праздник, кажется, он назывался шавуот, мне запомнился огромной белой кастрюлей со сливами, фаршированными заботливой бабушкой орехами с мёдом — главным угощением этого праздника. Как веселы, как радостны мы все тогда были, сколько остроумных и смешных еврейских анекдотов было рассказано!..

 Мне в ту пору, так как я только приехала, жизнь в Москве казалась праздником. Я уже успела познакомиться со всеми моими двоюродными тётями и дядями: тётей Цилей, которая работала провизором в районе Измайловского парка, и её мужем авиаинженером, и их сынишкой Борей, с тётей Галей, которая работала в Управлении гостиницами Москвы, и её мужем, а также с дядей Абрашей, конструктором, который неожиданно нелепо и страшно погиб: у подъезда их дома его сбила насмерть машина, которая въехала, не сбавляя скорости, на тротуар. Его жена Татьяна, врач, с которой мы однажды вместе работали в подмосковном летнем пионерском лагере, жива и здорова, и я мысленно сегодня ей посылаю привет.

 Полюбила я их всех по-родственному, но сильнее всего была привязана, как и Сенечка когда-то, к семье дяди Фимы, его жене Верочке и их детям Мише и Гале, которые стали моими друзьями на долгие годы.

 С семьёй дяди Шлемы я подружусь позже, когда буду жить и работать в славном городе Муроме. Это было совсем не далеко, и я проводила много выходных в этой семье. Тётя Сима была не только военврачом, работая всегда вместе с мужем, но была и прекрасной матерью и очень весёлым человеком. Мы с ней были очень дружны.

 Помню Рому — впоследствии он стал бизнесменом, — который в детстве мечтал стать музыкантом и, казалось, не выпускал из рук трубу. Как же мы все от неё уставали! И ещё мне запомнился странный, мягко говоря, поступок всегда послушного мальчика. Родители этого прелестного мальчугана и после окончания войны долгое время оставались в Германии в Группе войск. Из командировки они привезли с собой только одну, небольшого размера картину замечательного мастера, на которой была изображена головка девушки под черной вуалью. Удивителен был взгляд этой девушки — она смотрела на тебя, где бы ты в комнате ни находился. Рома устал находиться под её наблюдением и однажды штопором проколол ей глаза. Картину реставрировали, но ценность свою она потеряла.

 Леночка, их младшая дочь, не изменила своему призванию, стала пианисткой и всю жизнь преподавала в Нижегородской консерватории. Дети их, как я уже писала, разлетелись по миру, а Рома и Лена так и остались жить в Нижнем Новгороде. Живут они там и сегодня.

 С младшей дочерью Золотовицких, тетей Симой, я познакомилась в самом конце шестидесятых, когда вышла замуж и переехала в Ленинград — тогда казалось, что навсегда, до самой смерти... У тети Симы был муж Василий Иванович, удивительный мастер-краснодеревщик, реставратор мебели Эрмитажа и домика Петра в Летнем саду. Особое наше уважение вызывала его огромная любовь к поэзии. Ни одна наша встреча не проходила без его выступлений: он знал наизусть «Евгения Онегина», много из Лермонтова и поэтов военного времени. Ему, недавнему фронтовику, вернувшемуся с контузией с фронта, военная тематика была близка и дорога. У них с Симой тоже было двое детей. Старший сын Миша стал инженером, а в предпенсионном возрасте стал успешным компьютерщиком и IT-шником. Младшая дочь Ольга, тоже инженер, пару десятков лет назад покинула родной дом и живет с дочкой в Германии.

 Меня же, не знавшей любви и ласки в детстве, отношения родственности и заботы друг о друге у Золотовицких трогали до слёз, и я мечтала, чтобы и моя семейная жизнь сложилась только так и не иначе.

 Только один пример их общей любви друг к другу — 50-летие дяди Фимы. Отмечали в «Национале». Нельзя было даже представить себе отсутствие кого-то на этом торжестве — были все родственники, были и близкие друзья юбиляра. Было сказано много тёплых слов, но мне понравился тост тети Гали:

«Фима, дорогой, посмотри на нас, какие мы все красивые! Мы не только сшили себе новые платья, но и все наши мужчины пришли в новых костюмах. Это тебе наш подарок, чтобы ты знал, как долго мы готовились к этому дню!».

 Подготовилась и я, сшив себе темно-вишнёвый костюм с белым пушистым воротничком из песца. Носила, сносила и забыла о нём, а через десятилетия мне о нём напомнили. Трогательная история.