Но я знаю, что обожатели своей фантазии назовут меня самого варваром и исказителем благородного горского типа. С своей стороны я предлагаю этим любителям и любительницам совершить небольшую прогулку в горы и взглянуть хоть раз в жизни на этих рыцарей своеволия в их родном пепелище. Тех, которые решатся на этот опыт, по-видимому самый легкий, прошу заранее отказаться от свободы и без всяких возражений поступить в разряд рабов -- в горах уж так водится с Гяурами! За лишением свободы следуют другие невинные обычаи гор с прибывшим странником: на грешном теле едва оставят рубашку и наденут для украшения оковы. Но не этим кончаются удовольствия горной жизни: если благородные и прямодушные Горцы заметят, что вы значите кое-что в своей стране, что ваши белые ручки не годятся для работы, то засадят вас в душную яму; а если вы не подаете надежды на выкуп, то заставят вас работать все, чего Горец не хочет сам делать. Ожидаемый выкуп не приходит, Горец приступает к исправительным мерам, потом продает вас другим, вас влекут все дальше и дальше в горы, и наконец вы попадете в такие руки, что погибнете под тяжкими муками.
Вот к чему приводят прославленные горы!
Если вы мне не верите только потому, что я мало еще знаком с Кавказом, то прочтите девять месяцев в плену у Горцев бывшего товарища моего по Университету С. И. Беляева. Но довольно видеть Горца не на литографированных картинках, чтоб навсегда разочароваться в мнимых его доблестях: мрачный взор блестит из-под папаха с свирепою жадностью поживы, в разговоре беспрерывно слышатся резкие крики, раздирающие и слух и душу, в манерах и в жестах обнаруживаются тигровые ухватки. Еще поразительнее вид Горца разъяренного боем или гневом: один взгляд на это зверски-искаженное лицо, на эти страшно налившиеся кровью глаза, в состоянии навсегда вселить к нему отвращение.
Я далек от того, чтоб отрицать в Горце присутствие какого-нибудь похвального качества: я признаю горскую храбрость, готов допустить небольшую дозу и других добродетелей, но в массе все это представляет свирепого дикаря.
Но мир этому Кавказу за его кровавую вражду, но благодеяния образованности ему за его варварство, но выгоды торговли ему за его хищничество, но святость договоров ему за его вероломство, но прощение мятежников ему за его жестокости с пленными: вот какими человеколюбивыми началами одушевлено наше мудрое Правительство в сношениях России с Кавказом!
И так упорная борьба, начатая и поддерживаемая честолюбивыми изуверами гор, идет не в защиту против небывалого угнетения, не за мнимую национальность -- хороша национальность, продающая в рабство собственных детей своих! -- не за унижение религии: нет! эти битвы даются варварством цивилизации, эта война происходит между мраком и светом, эта кровь проливается за лжеучение фанатика и за спокойствие отчизны. Дальше от нас все умышленно-близорукие приговоры, которые в кавказском вопросе не хотят видеть настоящую его мысль -- омиротворение и благоденствие всего края!
В следствие этой истинно-христианской мысли Правительство наше по возможности уклоняется от пролития крови, и медленными, но милосердными средствами старается подчинить горы благодеяниям просвещения. Пути, прокладываемые через вековые леса, послужат не только для военных сообщений, но и для торговых и миролюбивых сношений.
Благодетельное влияние русского владычества на Кавказе прославляют все обитатели, признающие русскую власть: какая неизмеримая разница между Грузией прошедшего времени, Грузией, раздираемой ненавистью Турции и Персии, собственными смутами, и опустошениями Горцев, и Грузией настоящего времени, блаженствующей в мирном лоне общей материи! Этого благотворного действия не отвергает даже Гомер де Гель, так усердно старавшийся в своей компиляции затмить все прекрасное у русского народа.
Враги России -- а как не иметь врагов такой могучей и полной жизненного огня державе? -- не раз пытались сравнивать русский Кавказ с Французской Алжирией, но всякий раз сравнение не удавалось, да иначе и быть не может, потому что и физическое и моральное положение этих двух стран диаметрально противоположно.