12 июля.
Вчера вечером получил письмо от Л. Немцы от нее требуют 350 д[олларов] залога. Бедная девочка, я ее не понял. И она будет страдать от моего письма.
Купался с Р[о]з[итом] четыре раза.
Получил от Л. список исключенных в ИКП. Ужас! Это нам не полезно. Настроение в Москве вообще должно быть страшно. И, кажется, скоро начнется новая волна недовольства. 1925 год многое даст. Впрочем, многое зависит от успеха Макдональда и Эррио. Пока говорить рано. Всякое начало трудно.
Читал Rundschau — это меня больше всего интересует. Кончил сегодня книжку Тышки. Интересная.
К[аплинский], который все время ходил к Geier для получения разрешения на отъезд в Россию, добился того, что потеряны все его бумаги. Ужас, как человеку не везет. Хоть его и ненавижу, но все-таки больно за него. Вот несчастный. Кроме того, не могу забыть, что он мне помогал при отъезде.
А Р[о]з[ит] и остальная [компания] — все-таки мерзавцы. Но что делать? Кругом мерзавцы. Чтобы не иметь с ними дела, есть один выход — смерть, а пока рано.
Отправил сегодня М[ане] горячее, горячее письмо.
Прошлую ночь плохо спал. В понедельник надо: 1) написать украинскому издательству, 2) написать в Ригу, 3) написать Мане, 4) отправить статью в «Правду», 5) печатать статьи, 6) заготовить статьи для «Спутника [коммуниста]» (к десятилетию войны), 7) пойти к Geier.
В П[а]л[е]ст[и]не спокойно. Убийство de Haana забывается. Французское правительство постановило перенести в Пантеон тело Жореса. Так правда в конце концов побеждает.
Свободное копирование
