Из Европы - 4

* * *

Когда очистилась дорога от разбросанного барахла, вперемешку с останками его жалких рабов, не достойных жизни ни в этом прекрасном мире, ни в мире том, быть может, тоже не плохом. Вот, тогда задумался я об Ежаке. Светло задумался и шухерно по-ежачиному. Подумал, что хорошее место выбрал для него. И на могиле будут свежие цветы, и дом бауэра рядом - не надо привидению издалека чикилять, чтоб на людей поглядеть и себя показать.

А на прикольчики Ежак - великий мастак и всё будет тики-так! - с таким привидением бауэр не соскучится! По-немецки Ежак шпрехает и если даже разницу "шизен" и "шайзен" сечёт, то крутобёдрую фрау равлечёт, и "их либе дих" сошпрехает без солдатского разговорника. А каждое полнолуние детишки из дорфа будут ждать, как праздника, в предвкушении прикольчиков ежачиных! Все романтики обожают привидения в лунную ночь и Монте-Кристо говорил о них с симпатией:

"А я любитель привидений, я никогда не слыхал, чтобы мертвецы за шесть тысяч лет наделали столько зла, сколько его делают живые люди за один день."

Шагаю я и мыслям улыбаюсь. Ежели дух ежачиный мысли мои секёт, то уж точно! - приятны ему такие поминки. Весёлый был парень Ежак, не унывал и часто повторял: "Колы жистя дуже похана, нахрена ще и мине страдать?"

Поравнялся со мной Акимов. Он парторг ротный. Значит, стукнули ему, что я власовца похоронил: скорость стука быстрее звука! Вот, сейчас-то он в душу ко мне поле-езет, не снимая галоши...

-- Чему улыбаешься, Саня?

-- Криг капут... а образование моё - всё тут, как тут: пульротная учебка. А профессия для построения коммунизма самая подходящая - пулемётчик! Вот и улыбаюсь я светлому будущему...

-- Всё-то ты с подначками... -- вздыхает Акимов. По доброму вздыхает. Видать, противно ему под шкуру лезть, но - служба! Начинает издаля: -- А у меня, Саня, в башке мысли о вчерашнем власовце. Почему б ему не промолчать? Притворился б, что сознание потерял... или, как солдат рядовой, отрапортовал: "Их бин зольдат! Гитлер капут!". На ПМП перевязали бы и в дорфе жителям, как раненого немца, оставили на лечение. Лежи да помалкивай, будто контуженный... И жил бы бы паренёк ещё сто лет. Криг капут! - все настрелялись до отрыжки! На кой ляд полез он на рожон?

Молча пожав плечами, я улыбаюсь, как сфинкс.

"Граф улыбнулся, как всегда он улыбался, когда не хотел отвечать."

Но так как старший сержант Акимов может не правильно понять загадочные графские улыбочки, я вздыхаю и говорю, что не знаю. Понимает старшой, что не будет душевного разговора на эту тему. Но не настырничает. Уходит в голову колонны. А я шагаю и разговор не состоявшийся продолжаю. Сам на сам.

-- Эх, Акимов! Не понять тебе, что не ротный у Ежака жизнь отнял. Нельзя отнять то, чего нет. Если в душе только ненависть, -- разве это жизнь? Жизнь у Ежака отняли, лишив его детства, родителей, своего народа, Родины. И сделали это от имени Родины под дружный одобрямс подлой советской интеллигенции, которая гебухе задницу лижет в стихах и кинофильмах! Не думают мерзавцы советские поэты и режиссёры про то, что их читатели и зрители не все погибнут. И проклянут потомки не безымянное кровавое зверьё НКВД, а поименно, вас: именитых, всесоюзно прославленных мерзавцев: писателей, художников, режиссёров. Это вы, мразь, предавая народ, перед Сталиным пресмыкались! Проклянут сталинских любимчиков: Пырьева, Прокофьева, Симонова и других продажных тварей по длинному списку подлецов в энциклопедии: "Выдающиеся работники советского искусства"!

Но как же я объясню тебе это, старшой, если у тебя, в кармане гимнастёрки, рядом с фотографией жены и детей, бережно хранится серый, как вошь, партбилет ВКП(б)? Вот, такие, как ты, старшой, серые пахари с серыми партбилетами, причинили России вреда больше, чем все фашисты, вместе взятые. Если бы не было у Партии ширмы из честных пахарей и трудяг, таких, как ты, -- обнажилось бы преступное её нутро! А вы народу мОзги запудриваете тем, что гваздаетесь в том же дерьме, что и мы, беспартийные. Воюете и вкалываете, как мы. И служите для Партии ширмой с красивой надписью: "Народ и Партия - едины!".

А единства у народа и Партии не больше, чем у ишака с погонялой, который поверх тяжелой поклажи на ишаке сидит... Но народ таким, как ты, старшой, доверяет, раз на ладонях у вас мозоли, а на грудях - заслуженные боевые солдатские медали. Не знает народ, что нет у него врага коварнее, чем сиварь с партбилетом. Не пошел бы народ за вождями: сколько можно на лаже крутиться?! А идёт за сиварями, ведь для народа вы свои, как "козёл провокатор", которого на бойне держат, чтобы скот за ним на бойню шел, хотя оттуда кровищей за версту разит.

Никто не задумася: а почему перед боем прибегает в роту замкомбата по политчасти с неряшливо отпечатанными на шапирографе бланками заявлений о приёме в Партию, и спешно собирает подписи всех желающих под стандартной фразочкой: "Если погибну я, то прошу считать меня коммунистом!" А это -- беспроигрышная лотерея для Партии, потому что на фронте навострились принимать в Партию тех, кто уже в Царстве Небесном. Для тех, кто остался в грешном мире, нужен кандидатский срок отвоевать, не реальный для солдата на передке в пехоте. А потом им надо выучить людоедские имена африканских главарей компартий, -- единственных и не бескорыстных "друзей советского народа"! Так готовится мозгодуйский свист для истории о том, что воевали и гибли одни коммунисты, а беспартийные на том самом, на котором в рай ездят, к победе гарцевали под духовой оркестр!