Союз рыжих - 1

Репортаж 9.

СОЮЗ РЫЖИХ

Прошла ночь.

Время - сентябрь 1938-го.

Возраст - 11 лет.

Место - г. Красноярск.

Как без труда и хитрости

Карманы ближнему вытрясти.

(В. Маяковский)

В щелку, между шторами, солнечный лучик настырно прорывается и в лицо упирается. Слезящийся правый глаз, разбуженный лучиком, приоткрывается. После его протирания от слез, вижу комнату, заполненную теплым, радостным светом от розовых штор. Ещё несколько озорных солнечных зайчиков нетерпеливо подрагивают на стене от желания спрыгнуть оттуда и разбудить разоспавшихся жильцов гостиничного номера. А левому глазу, совсем заплывшему, всё представляется плавающим в розовом тумане и таким расплывчатым, будто бы этот глаз глядит на мир из клюквенного киселя. Если же посмотреть на мир сразу обоими глазами - всё раздваивается, а голова от этого кружится. Поэтому, сидя на кровати, я щурю левый глаз, будто целящийся снайпер, а правым разглядываю спящего Николая.

Оказывается, он молодой - лет двадцати! Красивый, хотя рыжий. А вчера он мне, сослепу, очень солидным показался. Потому, что говорил авторитетно, с апломбом, будто бы он при важной должности. А какая у него должность? Агент НКВД? Глупее и со страху не придумаешь!... Видел я сексотов. Да и нужно ли НКВД сявку беспризорную из магазина одевать, из ресторана кормить, в гостиничном номере нежить!? Это мог сделать только великодушный Граф Монте-Кристо! Стоп, фантазия! Разогналась! Трави назад по малу! Какие грАфы могут быть в Сесесерии, где не только графов, а и порядочных людей под корень извели?!

После придирчивой оценки рыжеватости густой шевелюры Николая, прихожу к выводу: а я рыжее... Его одежда, висит на стуле: темно-серая курточка супермодного фасона "бобочка" и современно широкие синие брюки из умопомрачительно дефицитной ткани "метро". А на курточке - значки: скромный, но авторитетный "КИМ", рядом - супершик: на блестящей цепочке - ГТО!! И тут я замечаю, что из кармана брюк выпала нарукавная повязка ОСОДМИЛ! Но не на завязках, а на резинках, чтобы вмиг надеть и снять. Вот, где секрет...

Николай открывает глаза, подмигивает. Значит, я его рассматриваю, а он меня? Хи-итрый... Растерявшись, я тоже подмигиваю единственным пригодным для этого глазом и пытаюсь улыбнуться распухшим лицом. Вероятно, это получается забавно и Николай комментирует:

-- Внимание! Сегодня, в девять часов утра, в Красноярске состоялось открытие века! Пока правого века! Открытие левого века откладывается по техническим причинам!

Я смеюсь, хотя это больно. Пока умываемся, из ресторана приносят завтрак, заказанный по телефону. Кроме фруктовой воды, Николай заказал бутылку вина.

-- Шща! За Союз Рыжих! - поднимает тост Николай. Помня наставления мамы о вреде алкоголя, я наполняю свой бокал фруктовым напитком. Николай смотрит на это одобрительно.

-- Шщюрик, а как ты относишься к Союзу... Рыжих?

Так как меня и моего школьного друга Витьку, прозвали "Союзом Рыжих", то я, конечно, помню этот рассказ Конан Дойля и отвечаю, не задумываясь, цитатой:

-- "Каждый рыжий, находящийся в здравом уме и трезвой памяти, может оказаться пригодным для нашей работы. Обращаться по понедельникам в контору Союза..."

-- Ну, ты даешь!... - восхищается Николай моей памятью. - Только не каждый рыжий, в здравом уме и трезвой памяти может быть пригодным для НАШЕЙ работы"... Тут требуются интеллигентные рыжие! Нам не Британскую энциклопедию переписывать, у нас работа творческая!

Я молча пытаюсь понять: что это за творческий Союз, где нужны интеллигентные рыжие? То, что рыжий я - это без понта, но достаточно ли я интеллигентен для такого взыскательного Союза? Но вопросы задавать стесняюсь. Пусть Николай сам скажет. Делаю вид, что увлечен процессом поглощения манной каши, приготовленной в ресторане по спецзаказу для рыжего интеллигента недобитого.

После завтрака Николай выключает репродуктор, восторженно вещающий про бурный расцвет советской культуры в связи со стахановским движением актеров и соцсоревнованием между музыкантами и писателями. Усадив меня на стул, Николай погружается в мягкое кресло напротив и, вытянув длинные ноги, скептически меня разглядывает.

-- Давай знакомиться, - предлагает Николай. - Откуда ты, прелестное дитя?

Я понимаю, что базлы о больной бабушке не уместны: фискальные органы Николаю без интереса, скорее, наоборот, -- он интересен для них. Поэтому, без подробностей, выкладываю все, как есть. Но не говорю о мореманах из Такелажки. Николай замечает этот пробел.

-- А кто в дорогу собрал? Деньги, одежду...

-- Люди незнакомые. Не знаю их...

-- Молчишь, как Кибальчиш - не хочешь подставить... -- улыбается Николай. И больше про то не спрашивает. Но когда в печальном повествовании добираюсь я до Красноярска, Николай дотошно распрашивает о Косом.

-- Шща! Косой, закосив пятерку, сказал, что это - абиссинский налог? Значит, в общаке кодлы была и твоя доля? Когда Серый дверь захлопнул? До того, как тебя стопорнули? А зачем ты дурку пасовал? Где была стрелка - место встречи? Тебе, таки, не сказали?! Значит, Косой загодя смаклевал, что ты залетишь??

Отвечая на вопросы Валета, я понимаю: Косой и кодла подставили меня, чтобы и избежать преследования, а, заодно, от меня избавиться. Николай хмурится. Заканчиваю я свою печальную историю словами:

-- А потом меня стали бить...

Мы сидим молча. Большая осенняя муха настойчиво жужжит на окне, переходя из одной тональности в другую, жужжит усердно, но фальшиво, как старательная ученица, разучивающая гамму на виолончели. Посмотрев на муху, упёртую в стекло, Николай говорит:

-- Знаю я Косого и его шоблу. Ушлые сучата. Но для красивой работы, - интеллекта нет. Шпана! Им бы дурки вертеть... Но не думал я, что они такую подляну замастырят! Ишь, поделили: фарт - им, а тебе - западло! Ладушки... не светит - не личит. Запомни воровскую триаду: "Не верь, не бойся, не проси!" Считаем, -- первую треть ты усвоил. Ништяк! Выучишь и две остальные. А забудешь - жизнь напомнит. А Косому предстоит усвоить актуальный урок: "Что такое Закон и с чем его едят?" Будет ему, таки, подарочек судьбы, когда он меня встретит! Чтобы Закон уважал, а не клал на него с прибором! Какой Закон? Воровской! В СССР трамвай обходят спереди, автобус - сзади, а законы - со всех сторон. Но! Не воровской! Подставить кореша, члена кодлы... вору сдать вора! - это, таки, не мохначе, чем в лягавку его привести и грамотку требовать! Трали-вали - туши свет, двое сбоку -- ваших нет! Я вор в Законе и за такую подляну Косого должен мочить. Но у меня с Законом отношения сложные, потому что челюскинец я... и один на льдине.

Вероятно, мой, единственно открытый глаз, открывается так широко от удивления, что Николай поясняет:

-- Привыкай, Рыжик! Это не пионерская считалка: "шухер, васер, зекс, облава... ". Это серьезный профессиональный язык - феня. Хотя феня язык древний, но он растёт, принимая новые слова. "Челюскинец" -- это вор в неформальной завязке: не ссучился, но и в общак не кладёт. "Пляшут метели в полярных просторах", а " я один на льдине" -- потому как с корешами расплевался... Не в Законе я и не сбоку. А болтаться в такой проруби - рискованнее, чем на льдине в Ледовитом океане!.. Того и гляди, заявится Водопьянов... со льдины снимать! -- Николай заговорщически подмигивает мне и улыбается. -- Я - честный вор. В авторитете, хотя кликуха, таки, не авторитетная - Валет. Но она не от пахана, а от Факира. С детства работал у него в пристяжи, а он для меня больше, чем родной папочка. В память о нем храню кликуху. Царство небесное Факиру... вору от Бога и волшебнику. Самый умный еврей в Одессе -- Мойша Глейзер, как увидел Яшу Факира, сразу сказал:

-- Шща господа... с такой интеллигентностью, как у Яши, и его благогъодными манегъами человек, таки, может быть только вогъом!

А за авторитет Мойши Глейзера я имею сказать именно так, потому как за тот факт, что Мойша Глейзер одесский еврей -- ни у кого в Одессе и в её окрестностях, даже таких удалённых, как Москва, сомнений не возникало. А за то, что он, таки, самый умный, -- тем более! Хотя бы потому, что каждый умный не бывает без странностей, а Мойша имел прибабахи сразу всех великих личностей! Но за тот интересный медицинский случай, за который вся Одесса имеет значительное удивление, я расскажу чуток попозже.

Валет достает из карманчика в брюках старинные золотые часы, нажимает кнопочку. Крышка часов открывается - часы мелодично играют сложную и грустную музыкальную фразочку. Как будто бы нежно зазвучали дивные хрусталики исчезающих мгновений...

-- Я имею час, -- говорит Валет, глядя на циферблат, -- и от этого я расскажу историю грустную, но поучительную.

Хрустальная мелодия обрывается щелчком - Валет закрывает крышку часов, кладёт голову на спинку кресла и рассказывает, пристально глядя в абажур, будто бы общаясь с кумирами детства.