Уже час ночи, но офицеры и не думают ложиться. Безунимно грохочут пушки. Суетливо мечутся тыловые парки между Дембицей и Шинвальдом, головные эшелоны носятся в погоне за тыловыми парками, батарейные ящики - в поисках головного эшелона. Напрасная трата гнева и матерщины: в ящиках пусто. Офицеры не унывают. Благодаря ли коньяку или в силу какого-то внутреннего хмеля утреннее настроение все ещё держится. Болеславский, Костров, Кордыш-Горецкий, Кузнецов и Калинин режутся в девятку. Прапорщик Болконский в наглядных сценках из солдатского быта вскрывает смысл сегодняшнего приказа:
- Дерюгин! Как уберечься от венерических болезней? - «Чтобы уберечь армию от голода и рваных сапог, надо прежде всего расставить часовых и дневальных, чтобы они не пропускали за черту лагерного сбора никаких блудных девок. - Колупаев! Как уберечь армию от голода и рваных сапог? - «Чтобы уберечь армию от голода и рваных сапог, надо прежде всего расставить часовых и дневальных, чтобы они на пушечный выстрел не подпускали к воюющей армии никакого блудного земства, и терпеливо относиться к несвоевременности и неполноте интендантского снабжения...»
Широкие огненные зарницы полосуют ночное небо, и от тяжкого грохота орудий беспрерывно и жалобно повизгивают оконные стекла.
* * *
За ночь нашу дивизию потеснили. Сурский полк окопался в двух верстах от артиллерийских позиций. Совершенно потрёпанный Бендерский полк отодвинут в резерв. Сегодня у нас командир полка Нечволодов. У полковника Нечволодова репутация бесстрашного офицера. Об его неустрашимости из уст в уста передаются окопные легенды. В газетных корреспонденциях его изображают каким-то Ричардом Львиное Сердце, заколдованным от пуль и снарядов.
У Нечволодова хлыщеватая, почти фатовская внешность. Когда солдаты лежат в цепи, он спокойно шагает по брустверу, похлопывает себя стеком по ботфорту и, сюсюкая, бросает солдатам:
- Врага бояться не надо. Он - такой же солдат, как ты... Не о пуле думай - о деле.
Но Нечволодов - не фанфарон, не позёр и с усмешкой говорит о себе:
- Говорят, полковник Нечволодов не трус. Может быть. Но Нечволодов и не дурак. Он зря под пули башку не сунет. Он знает, когда по цепи прогуляться можно и когда нужно пойти проверить вторую полуроту (резервную, по которой не стреляют).
Солдаты относятся к нему с полным доверием. Они знают, что он ни одним человеком не пожертвует без крайней необходимости. Но там, где это нужно, не задумается поставить на карту и собственную жизнь. Его любят не за удаль, а за осторожность и рассудительность. В том же Бендерском полку есть капитан Радзивилл, который идёт в атаку ни разу не наклонившись. Солдаты ползут на брюхе, боятся голову приподнять, а он во весь рост прёт, не сгибая головы, прямо на пулемёты. Воля железная. Но солдаты его не ценят: «Зря смерти ищет».
О Нечволодове этого сказать никак нельзя. За обедом он просто, обдуманно и без рисовки рассказывает, как надо вести себя в бою.
- Трус, - говорит он, - это человек, который боится несуществующих опасностей. Когда командир ведёт свою часть бог знает какой дорогой, чтобы оттянуть встречу с противником, хотя столкновение все равно неизбежно, - это, разумеется, трусость. Но если нет надобности в жертвах, если, только щадя солдат, командир с предосторожностью, хотя бы чрезмерной, даже излишней, старается обойти неприятеля, - честь и слава такому командиру. О таком командире я заранее могу допустить, что в случае надобности он окажется большим храбрецом. Потому что храбрость в том и заключается, чтобы дело ставить выше себя. Это вовсе не так легко, как думают наши газетные корреспонденты. Это - скажу вам прямо и откровенно - мучительно трудно. Но в одолении трудности и заключается подлинная храбрость. Если бы храбрость давалась в руки без всяких усилий, как рюмка водки, то какое бы значение имела тогда храбрость?..
- А как узнаешь в бою, кто форсит и Георгия ищет, а кто, по-вашему, храбр? - задаёт вопрос адъютант Медлявский.
- Не скажу вам, как это узнается. Не берусь советы давать. Но в одном я твёрдо уверен: нужна железная выдержка, чтобы оставаться на месте, когда над головой рвутся шрапнели, чтобы мужество и чувство ответственности не покинули тебя, когда вопли и стоны людей и лошадей покрывают даже бешеный рёв орудий. Идёшь вперёд, командуешь, ободряешь, а самого точно в грудь толкает какая-то железная сила, и каждая пулька насвистывает в уши: наз-зад! наз-зад!.. Пускай другие похваляются своей храбростью, но я говорю вам прямо: не раз бывали моменты, когда я чувствовал себя отчаянным трусом... Ой, как много самообладания нужно, чтобы не дрожать, как в лихорадке, во время боя и не умчаться из-под огня. Недаром самым ненадёжным элементом в бою считаются ездачи (верховые). Как удержаться бородатому Фильке от соблазна, когда стоит тронуть коня, чтобы он мгновенно унёс тебя из ада?..
- Значит, то, что пишут о вас в газетах про вашу любовь к опасностям...
- Все это - сущие небылицы, - рассмеялся весело Нечволодов, - беззастенчивая брехня. С каким наслаждением я написал бы в редакцию этих газет: «Зачем вы печатаете все эти фальшивые глупости?» И под этим письмом, я уверен, подпишется каждый серьёзный офицер... Ах, как бы мне хотелось, чтобы кто-нибудь из газетных корреспондентов, которые знают храбрость только по оперным героям, побывал в окопах и честно описал все, как есть. Он должен был бы рассказать без всяких прикрас, что в окопах так же пьют, едят, разговаривают, как и всюду, но - под вечным страхом мгновенной смерти. Что умирать никому не хочется. Что рад душой, когда приходит смена. Что, дождавшись вечера, с наслаждением бежишь на бивак. Что часто идёшь в разведку, проклиная свою судьбу, войну, Европу; двигаешься, деморализованный страхом, по топким местам, по рытвинам и канавам, а связи нет, прикрытия нет, сердце ёкает, ноги вязнут в грязи, и даже не знаешь, где дерётся дивизия, куда выпрешься, на кого наткнёшься... И если мы все же исполняем свой долг, то только потому, что другого выхода нет. В голове ж и днём и ночью, и у храбреца и у труса гвоздит неотступно мысль: подстрелят, подстрелят, подстрелят...
- Но существует же героизм на войне? - настаивает на своём адъютант.
- В современной войне значат только массы людей, а не отдельные герои... Герои сидят теперь в далёком тылу и передвигают по карте эти массы туда и сюда и благодарят Бога, что... массы ещё покорны и повинуются их распоряжениям...
- А среди солдат попадаются настоящие храбрецы? - интересуется Болконский.
Нечволодов поёжился, помолчал и как-то неохотно, сквозь зубы протянул по-гвардейски:
- Конечно, и среди солдат есть люди, обладающие большим хладнокровием и большой силой воли. Но, чтобы быть храбрым, надо верить в цели войны... А они... не видят в ней смысла...
Война - это грязь, замешанная на человеческой крови. Кровь с обязательным воровством, мародёрством, насилиями и убийством. Не так страшно всадить штык в чужое тело, как вырвать кусок хлеба из рук ребёнка.
На днях в беседе с Семенычем я услыхал от него такую фразу:
- Слушай, что я тебе скажу. Может, мы кого и осиротили... Что ж, для того и пригнали нас. Одна только радость у меня: на чужой земле топчемся, а чужого не брал. И детям обиды не делал...
А теперь и Семенычу придётся. Значение вчерашнего приказа выяснилось вполне. Интендантство отказывается прокармливать армию и предлагает армии перейти на путь открытого мародёрства. Солдаты Бендерского полка вчера же приступили к делу. Они рассыпались по Шинвальду и окрестностям и организованно отбирали у населения хлеб, муку и картошку. Начальник дивизии Белов вызвал по этому поводу полковника Нечволодова, и между ними, говорят, произошёл такой анекдотический разговор.
Белов, человек жёлчный и раздражительный, страдающий катаром желудка, долго распекал Нечволодова и раздражённо закончил:
- Да вы знаете, как это называется? Вы просто мародёр!
- Так точно, ваше превосходительство, - спокойно ответил Нечволодов. Я - крупный мародёр. А вы - мародёр мелкий.
- Я? - опешил Белов. - Когда же я мародёрствовал?
- А помните: в Раве Русской, когда аптеку громили, вы наконечник клистирный взяли. . Вам нужен клистирный наконечник, а мне нужен хлеб для полка...
Стоящая рядом с нами обозная команда принялась за дело ещё энергичнее. По предписанию из штаба дивизии, прихожу сегодня в обоз для производства телесного осмотра. В команде 500 человек. Спрашиваю командира обоза, пожилого полковника из запаса:
- А где же ваш доктор?
- Врача нет. Числится только по бумагам. Он, как выяснилось, умер ещё в одиннадцатом году и не был вычеркнут из мобилизационных списков. Хлопотали, хлопотали, но ничего не добились. Так и остались без врача.
- Кто же вас лечит?
- Ветеринарный доктор.
- Он здесь?
- И с ним, знаете, путаница вышла. Послали его за лекарствами в Киев. А он уже два месяца там сидит и не едет.
Приступаю к осмотру команды. Налицо только 300 человек. Спрашиваю:
- А где же ещё двести?
- Я их вместе с моим помощником, прапорщиком, и с двумя зауряд-чиновниками послал в соседний район на фуражировку, - спокойно поясняет полковник.
- Как? Двести человек на фуражировку? Да ведь это - целая экспедиция!
- Нуда. Но зато я уверен, что с пустыми руками не приедут..
Свободное копирование
