Говорит пожилой интендантский чиновник 25-го корпуса, обращаясь не то к соседу, не то ко всему вагону:
- Час от часу тяжеле... Извольте радоваться - новый приказ по интендантству... Не приказ, а семидесятипудовая «Берта». Предписывают заниматься фуражировкой только в районе собственного корпуса! Не угодно ли? Пятый месяц на одном месте стоим. Все деревни на пятьдесят вёрст кругом дотла очистили... Вот вам - в районе собственного корпуса... А попробуй заикнись - под суд отдадут. Командир корпуса знать ничего не хочет: загоняй экономию - и баста! А какая тут к черту экономия?! Из всех частей срочные требования: хоть тресни, а подай! Штаб армии своё талдычит: покупать по справочным ценам! Вот и вертись, как бес перед заутреней...
- Что ж вы будете делать? - интересуются слушатели.
- Ума не приложу! Не угодно ли? С населением кончено. Ни лаской, ни силой - пылинки не выкачаешь. Сами с голоду дохнут. С панами лучше не связываться. Это такие, доложу я вам, живодёры, каких свет не видывал. Стоит для них, прохвостов, кровь проливать...
- А как же вы до сих пор обходились?
- Очень просто. Подрядчикам сдавали. Засылали в чужие районы фуражиров... Из прифронтовой полосы давно все выкачали...
- Это кто же, все Радко-Дмитриев старается? - задаёт вопрос прапорщик.
- Уж не знаю, кто там старается, а Радко-Дмитриеву не усидеть, - угрюмо соображает интендант.
- Давно пора! - соглашается прапорщик.
- Это ж за какие провинности? - ехидно спрашивает полная сестра милосердия, окружённая баулами и картонками.
- Не верят ему солдаты, - уклончиво отвечает прапорщик.
- Верно! - вмешивается новый прапорщик. - Я сам слыхал. При мне говорили:
«Командующий у нас ненадёжный». «Почему?» - спрашиваю. «Чудак ты, - говорят. - Ровно ты дите малое. Сам рассуди: ён кто? Болгарин?» - «Да». - «Как же так? Что ж он один против своих воюет?..»
- Возмутительно! - негодует сестра. - Расстрелять такого солдата! Я бы...
- А вы здесь при чем? - обращается к ней с вызовом первый прапорщик.
- Не для того я столбовая дворянка у своего государя, чтобы такие гадости слушать!
- запальчиво отвечает сестра и отворачивается к окошку.
Говорит врач в пенсне, нервно теребя небольшую бородку. Он бросает слова, как камни, с явным желанием задеть и больно ударить:
- А я утверждаю, что штыковых боев нет! С начала войны работаю в полковом лазарете. Сотни, тысячи раненых пропустил. Штыковой раны не было... Ни одной!
- Как же так? - вежливо удивляется земгусар. - У других врачей были...
- Спрашивал! - резко бросает доктор. - Сорок хирургов опросил. Никто не видал!
- Однако ж факт налицо: штыковой бой существует, - снисходительно улыбается собеседник.
- Я вам русским языком говорю: штыковых боев нет!
- Ну, знаете, - пожимает плечами земгусар. - Значит, врут все официальные донесения?..
- В штабных донесениях, конечно, существуют, - злобно выкрикивает доктор. - Да только все это че-пу-ха! Выдумки тыловых болтунов и газетных щелкопёров..Да-с... Ни та ни другая сторона штыкового удара не при-ни-ма-ет! Слышите! Не принимает.
- Позвольте! Вы спорите против очевидности. Не дальше как на прошлой неделе высота сто четыре была отбита у противника штыковым ударом. Это известие облетело все газеты.
- Ага!.. Высота сто четыре, - обрадованно зарычал доктор. - Молодецким штыковым ударом... Как же, как же... - Доктор протёр пенсне, собрал в горсть бородку и ехидно рассмеялся: - А вот не угодно ли послушать, как это происходило в действительности? Смею вас заверить, что располагаю точными сведениями. Да-с. Имею честь состоять врачом сто пятнадцатого полка, который брал высоту сто четыре.
Он с особенным ударением остановился на слове «брал».
- Три раза ходили наши части в атаку и три раза отошли с огромным уроном. А штаб дивизии все шлёт телефонограмму за телефонограммой: «Во что бы то ни стало занять высоту сто четыре». Командир полка нервничал, волновался. Наконец, собрал все свои потрёпанные резервы и в четвёртый раз бросил свой полк в атаку. И с таким же печальным результатом.
- У вас кто командир полка?
- Полковник Курдюмов. Человек упрямый, решительный и смелый. Получив в пятый раз приказание «занять во что бы то ни стало», он протелефонировал в штаб дивизии:
«Высоту сто четыре атаковать без усиленной поддержки со стороны артиллерии невозможно». Из штаба дивизии ответили: «Предать суду офицеров полка и немедленно бросить полк в атаку и занять высоту сто четыре». Делать нечего. Боевой приказ. Ослушаться невозможно. На другой день в штаб дивизии полетело срочное донесение:
«Сего числа сто пятнадцатый пехотный полк молодецкой ночной атакой под командой батальонных и ротных командиров в штыковом бою опрокинул противника и занял высоту сто четыре». Из штаба дивизии получили немедленное распоряжение: «Представить к наградам и боевым отличиям весь наличный состав сто пятнадцатого полка».
Доктор обвёл глазами слушателей, которые с недоумением смотрели на него. Он медленно протёр пенсне, хихикнул и продолжал с торжествующим злорадством:
- А через шесть часов полковник Курдюмов послал новое донесение: «Собрав превосходные силы и поддерживаемый огнём своей тяжёлой артиллерии, противник атаковал высоту сто четыре и заставил нас отойти на прежнюю линию».
- Но ведь это - просто шантаж!..
Грубый голос, произнёсший эти слова, ворвался в сумеречную тишину вагона как общий, единодушный вывод.
- Ну, что ж... - насмешливо протянул доктор. - А вам все подвигов хочется? - И угрюмо закончил: - О подвигах пускай мечтают в тылу. А здесь об одном все думают: как бы шкуру спасти.
Свободное копирование
