Вечером собрались все офицеры. Было душно, накурено; всем хотелось поскорее отделаться от этой тяжёлой процедуры. Фуражиров не было, суд начался заглазно. Первым заговорил вновь назначенный командир второго парка капитан Старосельский. Невысокого роста, плотный, широкоплечий, с бритой головой, небольшими зелёными глазами, под тяжёлыми веками, он говорил веско, холодновато и скупо:
- Надо отобрать деньги. Это прежде всего. Пока не докажут, что деньги не награблены, а собственные. Набить хорошенько морду - и конец. Под суд отдавать не следует.
- Под суд не следует, но и бить не надо, по-моему, - заявил доктор Костров.
Старосельский заволновался:
- В мирное время я ни разу солдата не ударил. А теперь иначе нельзя.
- Это гадость, - вставил Костров.
- Да, это гадость, это уродливо - бить солдата. А вся война не уродство? У меня теперь твёрдая система. Во время боя хороший тумак по голове, это лучший способ спасти человека от обалдения. А мародёрство? Я не знаю другого лекарства от мародёрства, как крепкий стек. Не предавать же суду солдата за каждого уворованного курчонка. Огрейте его хорошенько хлыстом, и он сразу проникнется уважением к чужой собственности.
- Надо позвать фуражиров и добиться от них признания, - предложил адъютант Медлявский. - Тогда судить будет легче.
Вошли фуражиры. Первым выступил Новиков. Умный, кряжистый мужик Курской губернии Льговского уезда. По занятию прасол, торгует птицей и яйцами. Имеет капитал в банке (тысяч пять, говорит). Оборотистый, ловкий и решительный. Я видел его в трудные минуты.
- Признавайся! - обратился к нему Джапаридзе. - Все равно будет произведено следствие у тебя на деревне.
- Что ж, я не отказываюсь. Деньги мои, не казённые. Только об них никто не знает в семействе: ни брат, ни отец, ни жена. А случилось это вот как. Была у меня кобыла, хорошая лошадь, как жену любил. Продал я её, как на войну уходил. А сколько взял, утаил. Деньги с собой взял, чтобы после войны лошадей закупить и продать с барышами в России. Вот откель деньги мои.
- В последний раз говорю тебе: повинись! Признаешься, деньги отдашь, не отдам под суд. А будешь врать про кобылу, пропадёшь, как собака!
Новиков побледнел, задумался и, махнув рукой, объявил:
- Хучь жалко денег - свои ведь, кровные, - да что делать? Вы нам как отец родной. Как знаете - пожалейте: не предавайте суду.
С другими пошло легче. Они отдавали деньги, кряхтя и смущаясь, и больше для видимости прибавляли:
- На войне делить нечего: все казённое.
- Только бы душу сберечь.
Один Фетисов не сдавался:
- Больше пятидесяти рублей не имею.
Но, когда сверили с найденными при обыске расписками, оказалось, что к каждому счёту он по 5 рублей приписывал. Подсчитали: рублей четыреста должен иметь.
Джапаридзе выходил из себя:
- Я тебя в карцере сгною! Все равно денег не получишь. Прямо отсюда прикажу увезти и запереть.
Наконец сознался: дал деньги на хранение ездовому Миронову, а тот схоронил их в седле - между ленчиком и подушкой.
Едва удалились фуражиры, как началась жестокая перебранка. Большинство офицеров требовало:
- Деньги зачислить за командой - на улучшение довольствия, а фуражирам морду набить.
- Кто же бить будет? - спросил адъютант.
- Как - кто? Офицеры, - ответил Старосельский.
- Этого не будет, - крикнул Костров и, стуча кулаком по столу, бросал задыхающимся голосом: - Вся армия занимается грабежом! И больше всех офицеры! Из Тухова штабные офицеры все люстры вывезли, серебро, зеркала, посуду, картины!.. Капитан Кравков пять экипажей домой отправил. Полковник Скалой два автомобиля к себе в имение отослал. Мебель, рояли, лошади - все разворовано у населения!..
Свирепо размахивая кулаками, Старосельский наседал на Кострова:
- За это по морде бьют... под суд... оскорбление мундира..
- Капитан Старосельский, - холодно заговорил Базунов, - обращаю ваше внимание, что у нас в бригаде врачи пользуются такими же правами, как офицеры. Они принимают участие в суде и имеют право высказывать своё мнение. Дело собрания принять то или иное решение.
- Слушаю-с, полковник, и принимаю к сведению, - протянул обиженным голосом Старосельский и, щёлкнув каблуками, вытянулся в струнку.
Свободное копирование
