- Извините за выражение, дозвольте вас спросить - вы же юрист, господин доктор, вы же в газетах пишете, - по причине каких препятствий брошены мы без полного предписания насчёт распоряжения касательно срочной командировки?
Так фельдшер Тарасенко со свойственной ему витиеватой изысканностью выражает своё недоумение по поводу нераспорядительности дивизионного врача. Третий день мы находимся при штабе дивизии, двадцать раз обошли все канцелярские столы, но нигде не можем добиться, для чего нас сорвали с места. Отсылают к дивизионному врачу, который находится в безвестной отлучке.
- Вы бы, Тарасенко, узнали у писарей, куда он девался.
- Узнавал.
- Ну и что?
- Извините за выражение, как говорится, черт его знает, где он есть. Толкуют, в командировке.
Живём «на съезжей», как называют офицеры просторную избу, в которой скопилось человек десять таких же неудачников, как мы. Из обозов, из полков, из бригад. Все дожидаются назначения. «На съезжей» грязно, накурено и шумно. В одних рубахах, засучив рукава, за длинным столом офицеры режутся в карты. Банкомёт - пехотный полковник с лисьей мордочкой. Тут же сестра милосердия - полная, круглая, румяная, «свежепокрашенная», как говорят о ней офицеры. Она разыскивает пропавшего мужа. Ночует она у хозяйки за перегородкой и несёт обязанности офицерской экономки «на съезжей». Два молоденьких подпоручика, давно проигравшихся в пух и прах, уныло потренькивают на балалайке и, не считаясь с сестрой, угощают друг друга похабными прибаутками.
- Господа офицеры! Складывайте ваше оружие, кушать будем, - громко приглашает сестра.
На стол подаётся дымящаяся кастрюля. Откуда-то появляются графинчики и стопки. Офицеры крякают, потирают руки и весело чокаются.
- А вы, сестрица? - лукаво подмигивает полковник с лисьим лицом.
- Не пью.
- Воспрещено по болезни?
- Сроду не знала я болезней и теперь не знаю, какие-такие болезни бывают, - не смущается сестра.
За обедом она чувствует себя царицей собрания, хохочет, кокетничает и тараторит. Язык её работает с расторопностью пулемёта, и речь её отливает всеми цветами патриотической радуги.
- Ах, в последнее время, - говорит она, презрительно поджимая губы, - я совсем потеряла веру в немцев. Их пушки, их машины - все это чепуха. Нашлёпают их, нашлёпают - и они со всеми своими пушками удирают. Вот русские наши - каждый герой!
- А по-моему, - басит усатый штабс-капитан, - по-моему, немцы молодцы! Идут густым строем, но молодцы!
- Великая штука, - презрительно парирует сестра, - пьяные! От каждого немца воняет эфиром. Хлороформ их совсем не берет.
Офицеры смеются:
- Ну так немцы от трусости пьют!
- От трусости? Я этого не думаю.
- Да, это верно, положим, - сразу сдаётся сестра и горячо продолжает: - Знаете, сколько я работаю в госпитале, с начала войны работаю, а пленных я не видала немцев. Раненых, тяжелораненых - видела. А пленных - ни одного! Вообще, немцы молодцы! Немцы, мадьяры. Мадьяры - на перевязках - вот выносливые! Евреи - всегда евреи. Польские, русские, итальянские евреи - начнёшь ему иодом смазывать пустячную рану, а он - вай-вай-вай... Мадьяр зубы стиснет - ни слова не вымолвит..
Выносливые мадьяры и немцы - в плен не сдаются. В каких местах была - под Опочно: там ведь все немцы. Пленных вот не было! Не было. Сколько я ни работаю...
- Значит, и за границей не все дураки да трусы, - иронически замечает широкоплечий артиллерист.
- Удивительно как за границей хорошо - тьфу! Ну, пускай разорили города. А станции - какая же это мерзость! Вы только взгляните. Так все чуждо, так отвратительно. У немцев все раздуто, все рекламно. Тарнов, например, что это за город? Все старьём пахнет, вонь. А так называемые бани здешние - суньтесь. А вагоны? Фу! Какая-то мерзость. А концы-то какие? Шесть часов едешь и - уже! Приехали. А хвастовства-то! . На целый месяц. Вот наш сибирский экспресс - это красота! Едешь, как в салоне. Даже в Бродах красиво - потому что это русское! А Львов? Русские все хвастают: мы Львов забрали! Приехала я во Львов - наш Житомир в десять раз лучше! Вот уж как у нас говорят - хоть гирше, абы инше... Все раздуто, рекламно. Из-под палки все делают, по приказу! А такой культуры, чтобы сама природа делала, - нету! И не будет у немцев!
- Пустяки, комбинация! - задорно смеётся артиллерист. - Да вы, сестрица, кушайте, не огорчайтесь. Ведь зато во Львове и в Тарнове сестричек сколько! И какие хорошенькие!
- А вы в Тарнове бывали? - оживляется сестра. - Я часто в Тарнове ходила. Видели меня, вероятно? Я всегда в беленьком. Гуляла. От полноты. Я страшно пополнела. Вот представьте - что такое? Все на войне пополнели. Я двадцать семь фунтов на войне прибавила.
- Мне кажется, что женщины далеко не так мягкосердечны, как думают, - говорит похожий на лисицу полковник. - Вы слышали такие стоны, присутствовали при таких операциях. Ваше сердце должно было разорваться. А вы двадцать семь фунтов прибавили.
- Это вы правду говорите, полковник, - грустно вздыхает сестра. - Как сестра я должна сказать, что у нас много самозванок. Да, да. Гуляют по Тарнову днём и ночью.
- В беленьком? - вставляет один из проигравшихся подпоручиков.
- А вы раненых не боитесь? - насмешливо пристаёт к ней артиллерист.
- Раз не выдержала - расплакалась. А доктор как закричит: «Сестра! Один обморок - и вас здесь не будет. Что вы делаете? Как больной на вас смотреть будет!» С тех пор, как издали раненого увижу, - сейчас смеюсь.
- Для разнообразия хорошо и однообразие, - смеётся артиллерист.
- А вы видали раненых? - обращается сестра к артиллеристу.
- Ну а как же, - улыбается он.
- Страшно?
- Да, страшно.
- Я - страшно храбрая. Ничего не боюсь... Под Хепцанами наш поезд несколько раз обстреливали. Но когда вчера услыхала шестнадцатидюймовую - Господи, твоя воля! Вот страшно стало. Шла я к вокзалу. Вдруг снаряд за снарядом. Моментально все стекла вылетели...
Ни за что не могла бы остаться в Тарнове.
- А вы где служите?
- В Львове.
- Ваш муж прапорщик? - ядовито осведомляется полковник.
- Извините, пожалуйста, прапорщик, - в тон ему отвечает сестра.
- Вы такая патриотка, я думал, что ваш муж из настоящих военных.
- А ведь война-то на прапорщиках держится, полковник. А полковники в штабах в картишки дуются.
- Ха-ха-ха! Пустяки, комбинация! - гремит артиллерист.
- Я вам больше скажу, - неожиданно вмешивается пехотный поручик. - Кабы прапорщики в штабах сидели, больше порядка было бы.
- А у вас нет Георгия? - неожиданно обращается к нему сестра.
- У меня? За что мне Георгия? - обрывает он её. - Что я - штабной или интендант? Или сестра милосердия? Вр,т у нас корпусному интенданту пожаловали Анну с мечами - за переправу скота через Вислу. А в двадцать пятом корпусе - Владимира с мечами и с бантом - за своевременную доставку икры из Петрограда в штаб корпуса.
- Пустяки, комбинация! - весело смеётся артиллерист.
- А вы какой офицер - кадровый или из запаса? - сухо и строго обращается к поручику полковник.
- Ка-адровый! И отец мой военный. Полковник демонстративно зевает.
Свободное копирование
