Я готов был, конечно, ответить и на вопрос о том, как я лично отношусь к акту, совершенному Конради. Само собой разумеется, что я одобрял убийство советского дипломата. Во внимание к чувствам швейцарцев надо выразить в сдержанной форме сожаления о том, что Воровский был убит на территории Швейцарии. Я собирался, однако, сделать оговорку в такой форме, что бы она была лишь формулой вежливости и то только в том случае, если обстановка будет этого требовать. По правде сказать, внимательно вчитавшись в европейскую печать, я постепенно пришел к тому убеждению, что дальнейшие террористические акты на Западе, если бы они последовали, принесли бы нашему делу только вред.
В понятии "убийство большевика" для нас участников гражданской войны, логический упор был на слове "большевик", для общественного мнения Европы на слове "убийство". Приходилось с этим очень и очень считаться. Само собой разумеется, что соображения о целесообразности террористических актов против советских представителей в европейских странах я оставил для себя лично. Убийство Воровского совершилось. Рассуждать о его целесообразности или нецелесообразности значило бы даром терять время. Надо было стремиться к тому, чтобы Конради оправдали, и нанести тем советской власти как можно больше сильный удар.
Что касается моральной стороны дела, то я вполне разделял взгляды преобладающего большинства белых офицеров. Для нас вопрос о моральной допустимости или недопустимости убивать большевиков просто не существовало.
Если бы мне пришлось отвечать на вопрос прокурора, то я в корректной, но твердой форме заявил бы, что все пережитое и видимое в России заставляет меня считать поступок Конради морально оправданным. Не думаю, чтобы тот же вопрос мог бы задан представителям гражданского иска. Им я во всяком случае ответил бы, что большевиков ... и говорить с их представителями о вопросах морали категорически отказываюсь.
Предполагалось, что получив в Софии швейцарскую визу, я поеду в Белград, явлюсь главнокомандующему и получу от него окончательные инструкции. Если память не обманывает, то там же я должен был получить и деньги на поездку. Приходилось подумать и о костюме. Ехать в Швейцарию просто беспогонным офицером в стареньком френче или гимнастерке было слишком уже не респектабельно. От гражданского платья я отвык, да почти и не носил его. Генерал Туркул как и я считал, что свидетелю от армии удобнее всего появиться в полувоенном костюме английского покроя, с кожаной портупею и крагами. В первые послевоенные годы по Европе разъезжало немало представителей краснокресных и иных организаций в таких одеяниях. Наконец я решил, что мне следует носить в Лозанне галлиполийский крест и орденские ленточки, полученные за Великую войну. В таком виде можно появиться где угодно и в любое время дня.
Свободное копирование
