Наступил 1915 год. В первое военное Рождество опять была елка, привычный круг друзей и родных. Запомнился Женчик, мой маленький двоюродный братик, на руках у мамы. Ему было уже девять месяцев. В кибитке, запряженной одной лошадью, приезжали Аделя и Верочка. Реквизиция лошадей на войну положила конец знаменитым русским тройкам. Сестры растеряли былую живость и оплакивали гибель своего единственного племянника, молодого офицера, убитого в одном из первых боев. В этот раз все было не так, по сравнению с прошлым счастливым Рождеством.
Однажды в январе рано утром на кухне появился какой-то крестьянин и попросил разрешения повидать Германа. Этот человек был молочным братом моего отца. Он принес печальную весть, что Серафима, его мать, внезапно умерла. Отец немедленно приказал Николаю запрячь сани, и они отправились за реку. Отец провел ночь в доме, где жила Серафима с сыном и его семьей, и на следующий день после похорон вернулся.
Поездка за реку в мороз оказалась для него слишком тяжелым испытанием. Уставший и простуженный, он несколько дней провел в постели. Здоровье отца уже некоторое время заметно ухудшалось, ноги совсем перестали слушаться. Теперь он ходил медленно, с помощью двух палок. Много позже я узнала, что его болезнь называется рассеянный склероз — смертельное заболевание, от которого даже в наше время нет лекарств, но в ту пору я, естественно, ничего не знала об этом.
Когда приходит беда, взрослые плачут и молятся, а дети принимают неизбежное как данность. С того дня, когда мы шли через пустошь в Исакогорке и я увидела, как отец сидит на кочке и не может идти с нами, у меня появилось страшное предчувствие. Я поняла и постепенно свыклась с мыслью, что он не сможет ходить. В глубине души я знала, что больше не увижу знакомую фигуру отца, идущего по нашей улице или в летний день гуляющего в саду.
Как-то вечером в том же году все собрались за круглым столом в столовой. Каждый занимался своим любимым делом. Бабушка делала цветы, Марга вышивала носовой платочек, кто-то вязал, кто-то шил, а я грызла кедровые орешки, слушая, как Сережа читает одну из восхитительных повестей Пушкина.
Мне захотелось пить. Я прервала Сережу и попросила не читать, пока я схожу за водой. Выбежав из столовой, через прихожую я вошла в длинный темный коридор. В дальнем его конце было окно, а у стены — широкая лестница на чердак. Под лестницей стоял буфет, на котором рядком выстроились самовары и поднос со стаканами. В одном из самоваров всегда держали кипяченую воду для питья. Взяв стакан и отвернув кран, я совершенно ясно услышала, как сверху кто-то позвал меня по имени. Со стаканом в руке я сделала шаг назад и взглянула вверх, на лестницу. Там, наклонившись через перила, стояла женщина с простым и неприметным лицом. Голову и плечи ее покрывала шаль, какие обычно носят крестьянки. «Что вам надо, кто вы?» — спросила я. Она не ответила. Слегка встревоженная, я повторила вопрос. Она молча улыбнулась. Это была жуткая, ледянящая кровь улыбка.
От ужаса я выронила стакан. Звон разбитого стекла словно высвободил мой голос — я закричала так пронзительно, что услышал весь дом. По другой лестнице, снизу, взбежали слуги. «Женщина, женщина, — повторяла я сквозь рыдания, — она прячется на чердаке, найдите ее, поймайте!». Скрыться куда-то она не могла, мимо меня не проходила. Если бы и пробежала, то попала бы навстречу слугам или кому-нибудь из бежавших в коридор из прихожей.
Пока обыскивали чердак, бабушка увела меня к себе, дала валерьяновых капель и не уходила из спальни. Пришел отец и сел рядом. Бабушка и отец говорили между собой шепотом, но я разобрала, что бабушка спрашивала, хорошо ли обыскали чердак, а папа ответил, что это можно было и не делать, потому что попасть туда никто не мог — дверь была закрыта и ключ висел на своем месте. В ту ночь я спала в постели между дедушкой и бабушкой, на большой кровати, составленной из двух. Защищенная со всех сторон, я наконец уснула.
Ту женщину так и не нашли. Тайна ее появления осталась неразгаданной. Но из моей жизни она не исчезла и до сих пор преследует меня. Она приходит в разных обличьях, то молодая и красивая, то старая и непривлекательная, но всегда пугающая. Много лет спустя, когда я жила в Индии, мне приснилось, что я в родном доме склоняюсь над корзиной, где мы храним маскарадные костюмы. Незнакомая молодая женщина подходит ко мне, во сне я не нахожу это странным, но вдруг замечаю злобную улыбку и просыпаюсь вся в поту, и зову маму, всегда только маму.
Позже я вернулась в спальню к тете. Марга не могла спать одна. Я знала, что когда-то Маргу тоже напугали, но что случилось, я не знала. Когда-то я ругала свою тетку за ее страхи и тревоги, теперь она утешала меня. «Все хорошо, — успокаивала она меня, гладя по волосам, — бояться нечего, святая лампада горит. Постарайся думать о приятном, думай о рождественской елке».
Свободное копирование
