Домашнее образование - 15

 Дзекарский перевал

Не совсем обычен был также наш переезд верхом из Кутаиса в Абас-Туман через Дзекарский перевал. Эту дорогу описал Григорий Аветович Джаншиев в очерке "Перл Кавказа". По хорошему шоссе летом ее легко сделать в рессорном экипаже. Так договорились и мы с извозчиком в Кутаисе. Однако утром вместо экипажа нам подали верховых лошадей. Проводник объяснил, что в горах еще держится снег и в фаэтоне будет неудобно. Такой перемене мы не придали значения, так как охотно ездили верхом.

Через некоторое время мы наехали на омнибус, который при переезде ручья вброд застрял в русле ручья. Лошади были отпряжены. Пассажиры каким-то образом выбрались на берег, кроме одного, который выглядывал то в одно окно омнибуса, то в другое, но никак не решался войти в воду, несмотря на все уговоры товарищей на берегу. Сцена в достаточной степени комичная. Но финал мог быть трагический, так как омнибус водой постепенно сносился к обрыву...

Для нас эта сцена предвещала немало приключений. В самом деле, в горах мосты оказались разрушенными, полотно шоссе во многих местах смыто, в других -- завалено сорвавшимися сверху глыбами, камнями и деревьями. Туман! Принужденные ехать ввиду состояния дороги гуськом, каждый из нас видел перед собой только ближайшую к нему лошадь, так как следующая впереди уже скрывалась туманом. Вода журчала повсюду, белые струи водопадов, с шумом несшихся с гор в ущелье, казалось, падали из облака в облако, так как из-за тумана не видно было ни начала, ни конца. Ночь застала нас еще внизу ущелья, и мы переночевали у дровосеков.

На следующий день наши заморившиеся накануне кони стали приуставать. Лошадь проводника, выбившуюся из сил, пришлось оставить на дороге. Мне с Николаем Васильевичем и проводником решено было идти пешком, а на лошадей наших сложили все наши тюки. Но через несколько часов новое осложнение: снег, дорога занесена, некоторые проложенные в снегу следы расходятся в разные стороны. Куда держать путь, не видно. Наш проводник окончательно растерялся. "Там лежит большой белый, я забыл его русскую фамилию", -- сказал он мне, когда первый заметил сугробы снега впереди, и, по-видимому, считал это достаточным основанием, чтобы дальше не двигаться. Положение складывалось неладно. Приближался конец дня. Лошади, да и мы сами порядком устали. Что делать? Ночевать в снегу? Идти назад? Искать путь в снегу? Но в горах все воспринимается как-то просто! Мы решили продвигаться вперед по снегу, без проводника, разбившись на две группы, все время постоянно перекликаясь, чтобы не потерять друг друга в тумане. Через некоторое время мы набрели на следы шоссе, а поднявшись еще немного, добрались наконец до шалаша, построенного на самом высоком месте перевала. В нем лежали три путника. Увидев нас, они, не вставая, стали просить поесть. Они оголодали и в изнеможении легли в шалаше, не имея сил продолжать путь, хотя здесь совсем недалеко впереди уже начинался спуск к Абас-Туману Мы тоже присели. Отдали им провизию свою, подкрепившись сами, и поспешили двинуться дальше, чтобы не быть застигнутыми ночью в снегах. Тут опять вышло затруднение. Уставший от путешествия по сугробам Н. А. Мартынов никак не может взобраться на свою лошадь. Я берусь ему помочь, но на меня находит припадок неудержимого дикого смеха, при котором я совершенно не могу сделать нужного напряжения. Мой смех заражает пришедших было мне на помощь Сережу и проводника, раскаявшегося и нагнавшего нас у шалаша. Еле-еле все устроилось.

Было совсем темно, когда далеко внизу манить нас стали огни Абас-Тумана. Мы добрались до него глубокой ночью.

*Во время путешествия нашего по Кавказу мы имели несколько интересных встреч. В Сухуми мы нашли M. E. Богданова, члена товарищества и редакции "Русских ведомостей", с которым в дальнейшем нашем пути мы почти не расставались.

В Тифлисе мы сошлись с художником Григорием Федоровичем Ярцевым и его товарищем по рисованию и спутником Булоч-киным. Григорий Федорович был тогда в полосе увлечения живописью. Его картины (пейзажи маслом) имели успех на последней выставке, некоторые были куплены государыней; казалось, он нашел свое истинное призвание, работал без устали и с увлечением. Мы целой гурьбой -- Ярцев, Булочкин, Мартынов, Сережа и я -- стали ходить по Тифлису и его окраинам, рисуя с натуры живописные закоулки, кущи зелени, вьючных мулов с их корзинами и мальчишками-погонщиками, громадных буйволов, впряженных в неуклюжие двуколки, сцены майдана, берег Куры и товарные склады караван-сарая.

Обыкновенно вместе и обедали в обществе не рисовавшего Николая Васильевича. Вечером вместе же пили чай или в номере Николая Авенировича Мартынова, или в столовой гостиницы. К нам нередко вечером заходили товарищ Николая Васильевича князь Грузинский, постоянно живший в Тифлисе и рассказывавший много красочных историй из жизни края, и уроженка Кавказа, Нина Аветовна Джаншиева, сестра известного московского юриста и публициста, устроившая всей нашей компании под ее водительством очень занимательную и приятную поездку в Телавский и Сигнахский уезды для ознакомления с виноградарством и виноделием, процветавшими в этой местности.

Иногда разговор приобретал такой интерес, что, несмотря на усталость от дневных экскурсий и раннего вставания, мы засиживались далеко за полночь. Раз как-то Григорий Федорович купил в газетном киоске томик рассказов Всеволода Гаршина, что дало повод заговорить об этом писателе, от которого так много ожидали и который так трагически незадолго перед тем погиб. Николай Васильевич был в тот вечер в ударе. Он, разговорившись, сделал очень интересный анализ известного рассказа "Художники". (Помнится, он кончил указанием глубокой психологической неизбежности для одного из героев рассказа бросить живопись при том направлении, какое приняли его настроения. "Не смог же Ярошенко, -- иллюстрировал свою мысль Николай Васильевич, -- в картине своей "Кочегар" передать всю сложность социальных отношений, воплощаемых в этом кочегаре".) Николай Васильевич говорил так содержательно, что сидевшие за соседним столиком незнакомые нам посетители потихоньку придвинули к нам свои стулья, чтобы не уронить чего-либо из беседы* {Текст, отмеченный звездочками (*...*), в рукописи отсутствует; восстановлен по черновику.}.