После Торжества освящения часовни Катя с мужем остались погостить у Егора Ивановича, а Нина, забрав нас, троих мальчиков, в сопровождении родственника Барановских Д. совершила маленькое путешествие по Белоруссии. Из Выдренки мы проехали на почтовых лошадях по отличному шоссе времен Николая I в Оршу Почтовое сообщение содержалось в полном порядке. На станциях без малейшей задержки меняли лошадей. Места были живописные. Дремучие, еще не тронутые леса. По пути осмотрели несколько панских продающихся имений. Пришедшие в ветхость строения. Запущенные парки. Красивые, но несколько меланхолические виды. Катя в то время серьезно искала имение для покупки, и Д., по-видимому, пытался и Нину увлечь на это. В Орше мы простились с нашим спутником и, сев на пароход, спустились по Днепру в Киев.
С Киевом нас знакомил шурин Андрея Ивановича Барановского Виктор Антонович Чечот, брат известного психиатра, музыкант и музыкальный критик. Расскажу здесь только о посещении пещер Киево-Печерской лавры. По преданию, они вырыты первыми основателями монастыря преподобными Антонием и Феодосием Печерскими, жизнь и деяния которых описаны в Киевском Патерике и Летописи. Их ученики и последователи предавались в пещерах посту и молитве и там же погребались. В наше время Киево-Печерская лавра и ее пещеры среди верующих весьма чтились, и ежегодно туда на поклонение мощам угодников стекались многие тысячи богомольцев. Этот поток жертвенно настроенных людей служил источником доходов монастыря и привлекал в монастырь со всей России калек и убогих, кормившихся тут подаяниями богомольцев.
Включившись в поток богомольцев, направлявшихся в пещеры, мы стали спускаться с горы, на которой стоит главный собор Лавры, вниз по широкой, крытой деревянной лестнице. По сторонам в пролеты была видна густая поросль, покрывавшая весь склон горы. На ступеньках по бокам сидели нищие и убогие, испрашивая подаяние. Слепые, безрукие, безногие, калеки, уроды, несчастные, покрытые какими-то ужасными язвами, выставляли тут напоказ свои немощи с целью вызвать сострадание и соответствующее подаяние. Богомольцы бросали им в шапки или в деревянные чашки кто медяки, кто продукты. Многие богомольцы перед началом спуска купили в монастырской лавке маленькие булки для раздачи убогим. Достаточно было присмотреться к захватанным, покрытым грязью, одеревеневшим булкам этим, чтобы сообразить, что их никто не ест: нищие к концу дня сдавали их обратно монахам, которые вновь пускали их в продажу.
Но вот мы у подножия горы. Входим в небольшую часовню, прислоненную к склону ее. Покупаем и зажигаем свечки восковые. Монах, сосчитав число входящих в нашу группу лиц, отворяет вход в пещеры и погружается во тьму, куда и мы за ним следуем. Узкие невысокие ходы. Время от времени пещера расширяется. Монах останавливается и дает пояснения, указывая свечой, находящейся у него в руках: тут часовня, тут покоятся мощи таких-то "преподобных", тут "страстотерпцы" сами зарыли себя по грудь в землю, тут череп святителя, источающий из себя миро {Миро -- благовонное масло.}. Богомольцы ко всему прикладываются, не задавая вопросов, и идут дальше.
Жутко и неприятно. Хочется поскорее на волю. В пещерах имеются ответвления, и, неровен час, отстанешь и заблудишься. Рассказывают шепотом, что какой-то бравировавший иностранец, отставший от своей группы и забытый в пещерах, был найден на следующий день сошедшим с ума. Эти разговоры шепотом наводят жуткое беспокойство. Задние теснятся вперед. Я вплотную иду за какой-то женщиной и за спиной ее не вижу, что впереди. Вот она наклоняется и быстро затем отходит, и я оказываюсь перед низким столиком, освещенным воткнутыми кругом восковыми свечами. На тарелке темный череп, облитый миром. Стоящий тут монах покрывает мою голову епитрахилью и прикладывает меня губами и носом к маслянистой, липкой, пахучей поверхности черепа. Я оторопело освобождаюсь. Шедший за мной В. А. Чечот фальцетом испуганно кричит: "Я католик!" -- и этим избавляет всех остальных от лобзания черепа.
Маленькое путешествие наше, описанное мною, быть может, с излишними подробностями, памятно мне по пережитому во время его душевному волнению. Как я теперь соображаю, наш путеводитель по Белоруссии Д. имел, вероятно, некоторые виды на сестру Нину. Не рассчитывал ли он во время путешествия сделать Нине предложение? Как бы то ни было, мы, трое братьев, что-то в этом роде почувствовали и, попросту говоря, по-детски приревновали к сестре этого "римского папу", как мы его прозвали за благонамеренные разговоры. Казалось бы, мы должны были привыкнуть к общему преклонению перед Ниной. Но назревали в семье какие-то центробежные устремления, ведшие к рассеянию семьи. Мы это безотчетно чувствовали и стали волноваться.
Свободное копирование
