30 июля
Отец зовет к себе в Орджоникидзе. Жду вестей от Гри. Дмитрий написал, что мастерская чудом уцелела при последней бомбежке. «Будет счастливая случайность, если увидимся!» Я последние два дня не думаю. Полная апатия... Нужно ехать к отцу, к Ванюше, но боюсь пути... Как брать с собой Алену? Ростов бомбят. Вокзалы завалены людьми, все мечутся в разные стороны. И как добраться до моих? Аленочка ходит с нами работать в поле. Но глазки ее болят. Маленькая пичуженька моя. По-моему, Гри ждать бесполезно, — он за нами не приедет. Нужно самой что-то решать. Немцы наступают. Дала себе отдых от мыслей на день. Очень я устала. С 22 июня я ведь ни разу не спала так, по-настоящему. Хочется спать. Заснуть бы и проснуться, когда война будет кончена. О господи, мы песок, который крутит страшный самум. Пусть Судьба ведет меня. Я ничего не знаю...
Для того чтобы ни ребята, ни взрослые нашей школы не могли прочитать, буду писать по-английски. «На войне как на войне»— эта старая пословица звучит и сейчас. Вся жизнь всех подчинена войне. Дальше пишу по-английски.
Перевод с английского:
Директор нашей группы школьников (школа 175-я), при которой состоят еще три воспитательницы и я, — учительница математики Елизавета Михайловна. Пожилая, с грубым, властным некрасивым лицом. Она истеричка и неспокойна все время. Дергает детей нелепыми приказаниями, невыполнимыми и подрывающими общую, вполне приличную, дисциплину. Со мной говорит лишь отрывистыми междометиями, непрестанно давая мне понять, что я полностью от нее завишу, то есть что она может «изгнать» меня обратно в Москву. А я сейчас не могу без Алены, — я сойду с ума от тревоги за нее, это то же самое, как вырвать из меня ногу или руку. За то, чтобы меня держали при школе, я работаю без устали и смотрю за детьми в оба глаза. Мне дали самых маленьких, по-моему, они чудесные, хотя Елизаветища и считает их «трудновоспитуемыми», как она меня предупредила. Единственное трудное — это то, что здесь три пруда, и моих питомцев тянет плавать в дырявой бочке! Я должна углядеть за ними, что я и делаю, пока успешно; я мою и чищу их — мальчишки, даже десятилетние, почему-то всегда грязнули, — занимаюсь русским языком и даже задачками (слава Богу, восьмилетний Миша Тенин хорошо считает и намного опережает меня с ответом!), а главное мое орудие — сказки, конечно, мною самой придуманные. Я, как Змей Горыныч, гипнотизирую их сказками, чтобы мои кролики под вечер не удрали на пруд.
Елизаветищу все школьники ненавидят, и мне лицемерно приходится говорить: «Нет, она хорошая». Она, конечно, страшная. У этой мужеподобной дамы низкий, почти мужской голос и три некрасивых жестких волоска торчат сбоку над верхней губой. Всегда мрачно-сердитая, «бдительная» и посему заранее подозревающая всех школьников во всевозможных «вредных выходках» (ее выражение) ; она своей суетливо-резкой властностью наносит несправедливые обиды даже самым маленьким и тихим. Но с двумя-тремя детьми услужлива до подхалимства. Я спросила случайно их фамилии — лицо ее просияло, и она назвала фамилию довольно крупного «начальства». В Алениной 175-й школе учатся Светлана Сталина, Светлана Молотова, девочки Пешковы и многие «знатные». Елизаветища была бы смешна, если б не была олицетворением хамства. Меня она, по-моему, ненавидит. Но сказала на днях с удивлением: «Вы прирожденный педагог», узнав, что Юра Н. перестал дразнить малышей и таскать у них из карманов разную мелочь. А я просто-напросто сказала ему как-то: «Юрочка, если это повторится, я не расскажу, что было дальше с мальчиком Пабло» (очередная сказка). Как ни удивительно, но на него это подействовало. Теперь он мой самый ревностный помощник по части прополки овощей и мытья ног всех малышей поголовно. Очень славный мальчик. Оказывается, в школе его считали воришкой. Пока что он ничего ни у кого не стащил, со мной он трогательно доверчив, делает все, что ни попрошу!
У Алены двое закадычных друзей: Миша Тенин и Наташечка. Я страстно хочу ехать с Аленой в Орджоникидзе. Но как? Гри пишет длинные письма и даже прислал денег. Фронт все ближе...
Свободное копирование
