23 января 1941 года
Ездила домой к детям. В Москве было чудесно. Сплошной счастливый день. Аленушка здоровенькая, веселенькая. Голос мой звучал как никогда. Пела я дома, как птица. Ничего не боялась. А во рту ощущение светлой радости.
Вернулась 10 января и до вчерашнего дня мучилась в поисках комнаты. Теснота в Ленинграде такая же, что и в Москве.
Бесприютное, утомительное, унизительное существование. Вчера переехала наконец в «свою» комнату. Рояль. Телефон. Но холодно. И по моим средствам катастрофически дорого...
Уроки с Александром Михайловичем Давыдовым повергают меня в отчаяние. Он требует громких открытых звуков. Белых звуков. Именно тех, которые я всю жизнь ненавидела. Постепенно все то, что было сделано Куниным, идет насмарку. Кроме того, из моих милых песен он старательно делает обычные романсы.
Кунин был единственный, кто действительно что-то знал о постановке голоса, а главное — обладал музыкальным ухом. Его критерий качества звука был непогрешимым. А Давыдов, да, знаменитый Александр Михайлович Давыдов, ничего в постановке голоса не понимает.
Но должна признать, что Александр Михайлович обаятельнейший человек. Каждый раз он мне что-нибудь рассказывает о своей жизни: «Приехал я с горя — что меня и прослушать не хотят в Мариинском театре, ибо нигде я петь не учился, — в Киев к прославленному учителю пения итальянцу Эверарди. «Ну, спой чтонибудь!»— сказал мне старик. Я спел ему: «Но мое солнце еще светлей, и это солнце — ты, моя краса!..»— неаполитанскую песенку. Старик и говорит: «Иди себе домой, но всем говори, что два года проучился у Эверарди!» И я через год пел Германа в «Пиковой даме» в Императорском Мариинском театре в Петербурге!»
Помню еще один гениальный рассказ милого Александра Михайловича: «Мы с Федей Шаляпиным слушали Гитлера, когда он к власти рвался. Потрясающий человек! Он взял верхнее «си»!» Эта высокая нота была единственным, что почерпнул Александр Михайлович из речи этого чудовища — Гитлера!
А мне Александр Михайлович говорит: «Вы владеете голосом, как скрипкой Страдивариуса!» — и любит меня слушать. Мы очень с ним подружились.
Из письма к Иосифу Александровичу Кунину:
«Я последнее время воплю (не то что говорю!), что Вы мой Учитель.
После десяти уроков с милейшим Александром Михайловичем я вернулась к тому голосу, который был при Наталье Ивановне. У Александра Михайловича совершенно тот же метод преподавания: наполнить грудь дыханием, петь арпеджии, как можно шире открывать рот и, если высокие ноты не звучат, — петь фразу с этой высокой нотой изо всех сил раз десять подряд.
...Я чувствовала, что с Вашей помощью я владею тем небольшим голосом, который мне дал Господь Бог, делаю с ним что и как хочу и что он в моих руках. Теперь голос выбит из колеи. Зоя Петровна двоится в своей оценке. Говорит, что надо взять то, что Александр Михайлович может дать, что надо хитрить и молчать...
Я хочу, чтобы песни, которые я пою, уводили людей в мой «очарованный сад», были глубоко человеческими и простыми. Для меня пение мое не только средство для существования, а мое любимое, любимейшее дело в жизни.
Но я не отступлюсь от своих собственных музыкальных принципов даже за счастье петь со сцены и мочь этим зарабатывать!..»
Свободное копирование
