|
|
05.03.1936
Ленинград (С.-Петербург), Ленинградская, Россия ПЕСНЯ ПЕСНЕЙ- Сначала я вообще не хотел об этом. Но ведь я пишу исповедь. И потом, мне интересно, так ли это бывает у других? Передо мной факсимильное издание "Огненного столпа" Гумилева. Вот одно из его самых блестящих стихотворений "Шестое чувство".
"Так мальчик, игры позабыв свои, Следит порой за девичьим купаньем, И ничего не зная о любви, Все ж мучится таинственным желаньем…"
И сразу время расступается. Я лечился тогда в институте Турнера. Нам было по десять-двенадцать лет, но в нас уже властно говорил пол. Когда нянечка Вера влезала на подоконник и мыла окно, мы, четверо мальчишек, не сговариваясь, поворачивались на спину, отодвинув в сторону подушки. Что видели мы? Только узенькую белую полоску над чулком. Но не от этого ли не спалось нам по ночам? А затем нахлынула юность. Женщины стали агрессивными. Они наступали, а я неизменно пасовал. Учительница истории Валентина Сергеевна принимает у меня экзамен. Дело происходит дома. Отвечая, я кладу руку на край журнального столика и внезапно чувствую ее колено. Испуганно отстраняюсь, продолжаю отвечать. Но какая уж тут история! Во рту пересохло, в голове бьется мысль: "Неужели это получилось случайно?" Пересилив себя, кладу руку на прежнее место, и снова колено Валентины Сергеевны прижимает ее к краю. Не могу пошевелить пальцем, бормочу что-то несусветное. Но мне ставится щедрая пятерка. Пятерка! А ведь — ох! — вероятно, следовало поставить двойку. Проходит несколько лет, и туськина знакомая — Лена, мать двоих детей, приносит мне редкое издание "Милого друга", где все не только написано, но и нарисовано. В следующий раз она является в прозрачной кофточке, настолько прозрачной, что она была бы неприличной даже но нынешним временам. И сообщает, что у нее идеальная фигура. — Видишь? Расстояние от груди до талии должно равняться расстоянию от талии до бедра. Она не торопится — ведь я не свожу с нее глаз и никуда не денусь. Но все ее планы опрокидывает война. Эвакуация. Самаркандская гостиница. Вечер. Я лежу на кровати в своей комнатушке. В ногах у меня сидит молоденькая генеральша из соседнего номера. Ее семидесятилетний муж давно похрапывает за стеной, а мы заболтались. Мы говорим о всякой всячине, я добродушно разбираю ее неумелые стихи. И вдруг она придвигается и спрашивает шепотом: — Ты любишь женщин с маленькой грудью? Я онемеваю. А она смеется и гасит свет. Потом она долго сидит около меня — совсем близко. А я будто каменный — ни слова, ни движения. И, как два бойца, схватились во мне чувства желания и страха. Прихожу в себя от раздраженного стука двери. И так же раздраженно и громко хлопает дверь соседнего номера. Я ругаю себя отчаянными, последними словами. Я думаю; "Ну, ничего… вот завтра…" Но назавтра они уезжают. А когда миновала еще треть жизни, в шестидесятые годы, я посмотрел по телевизору грустный фильм "Простая история" и полностью отнес в свой адрес слова: "Хороший ты мужик, Степан Егорыч, а не орел". Время лишило мои воспоминания телесности, оставив улыбку и сожаление. И конечно же, все это, соединившись, подсознательно жило во мне, когда я писал свою "Песню песней".
… Грудь ее была, Как улей на заре, как сад весенний. Мы, мальчики, робели… Ну а ей, Мне кажется, не очень-то хотелось, Чтоб мы пред ней робели… И однажды… Но тут внезапно началась война. Теперь я знаю: каждая потеря Невосполнима. Стоит растеряться, И растеряешь многое — себя, Судьбу, надежду… Да, теперь я знаю. Лет через десять-двадцать я смогу Похлопать по плечу Мафусаила. Жизнь удалась. Окончен вкусный ужин. Жена ушла, сказав: "Спокойной ночи". А я рисую внуку паровозик И вспоминаю: грудь ее была, Как улей на заре. Нет, не об этом! Подумай лучше о другом. Хотя бы, Что грудь ее была, как сад весенний. Я был дурной пчелой… Вот и осталось: Очки в футляр, ботинки к батарее — И пусть нас мучат молодые сны. 14.04.2024 в 23:18
|