Судьбы стихов Сергея Орлова

Судьбы стихов Сергея Орлова

Память ставит своих часовых

У черты, у расстанного круга,

И покуда мы живы – в живых

Оставляет убитого друга.

В. Шефнер

Мои коллеги и студенты почти машинально пишут или читают на деловых бумагах адрес нашего университета: Вологда, ул. С. Орлова, 6. А для меня это не просто почтовые координаты: Сергей Орлов – человек, с которым пересекались когда-то дороги.

Уж и не помню, было это в 1952 или 53 году, но летним днем я пытался найти в Московском литературном институте вологжанина Валерия Дементьева. Студенты сказали, что он появится только через пару часов, а пока пригласили с собой на кружку пива, предупредив, что там будет другой вологжанин – Сергей Орлов. Раньше я встречал его в Вологде: запомнил по обожженному лицу. От друзей знал о фронтовой судьбе Сергея и об увлечении литературой, но самому не довелось тогда читать его стихов.

Что же касается места нашей новой встречи, то через много лет в воспоминаниях Аркадия Минчковского я неожиданно нашел такие строки:

«...Тогда чуть ли не на каждом углу снова, как до войны, действовали пивные. Заведения, надо сказать, очень даже неплохие, ныне повсюду закрытые и замененные немногочисленными пижонскими барами. Сидели в полуподвальных или первоэтажных зальцах таких пивных мужчины, под кружечку-другую пенистого «жигулевского» вели неторопливый разговор, закусывали горячей семипалатинской колбасой. Водку пили редко. Безобразий в пивных почти не бывало, и уж никто не «давил на троих» ни в подворотнях, ни в лифтах. Сиживали за нехитрыми столиками и мы, начинающие литераторы. Удовольствие обходилось дешево, но главным для нас было общение... Наверное, все написанное в те годы друзьями – ныне известными поэтами – впервые и услышал за кружкой пива».

Все так и было! В пивной читали стихи и не просто читали, но обсуждали почти построчно... Там я впервые услышал о глубине рифмы, об аллитерациях, кто-то прочел акростих... А я сидел молча: для меня – студента-химика – эти слова были «из другого мира».

Обсуждая в той пивной чье-то не слишком удачное четверостишье, все же отметили одну интересную рифму. Но Орлов, а он был как бы признанным старшим в этом застолье, сказал: «Одна рифма стиха не делает! Удачную рифму иногда можно увидеть и на заборе». Стали вспоминать примеры, «заборного творчества». Вот тут-то я и вспомнил четверостишие со студенческого стола Вологодского пединститута:

Я на голод не в обиде,

Хоть не ел уже три дня:

Кто-нибудь на белом свете

Пообедал за меня.

Сергей встрепенулся, как бы впервые заметил меня: «А ты откуда его знаешь? Это ведь я написал еще в Вологде». Говорю: «Прочел на крышке стола в лекционной аудитории». По-детски рассмеявшись, Сергей вспомнил: «А ведь и правда! Писал на лекции по психологии – уж больно хотелось есть! Как же это ты его запомнил? Я вроде бы его не подписал своим именем, а потом и вовсе забыл. «А я и не знал, что это – твое, – сказал я, – теперь дарю его тебе обратно». И все застолье дружно засмеялось. Кто-то предложил включить в будущее полное собрание сочинений в рубрику «Из раннего».

Через несколько лет я слушал выступление Сергея Орлова вместе с Сергеем Викуловым и Валерием Дементьевым на встрече со студентами Вологодского молочного института. К тому времени я уже знал многие опубликованные Орловым стихи. Сергей вспомнил и это забытое четверостишие...

Он имел право написать строчки, ставшие не просто эпиграфом к его творчеству, а гимном двадцати восьми миллионам, сгинувшим в огне Великой Отечественной войны:

Его зарыли в шар земной,

А был он лишь солдат,

Всего, друзья, солдат простой,

Без званий и наград.

Чтобы иметь такое право, Сергей водил свой тяжелый танк в атаки по непролазным болотам. Он завоевал это право, сохранив медаль «За оборону Ленинграда», искореженную осколком. Медаль спасла его сердце в бою. Но, видно, боль сердечная осталась... Боль за погибших друзей, боль за далеко не всегда торжествующие правду и справедливость.

Вообще-то Сергей Орлов публиковал далеко не все написанное. После смерти в столах осталось большое поэтическое наследство, которое смогло многое добавить к его портрету. Меня поразило редко теперь цитируемое стихотворение, написанное еще в 1946 году.

Что-то в области сердца...

Умру не в постели –

На ногах, как солдат умирает в бою.

Смерть придет и пристрелит меня на панели,

Милицейские тут же меня отпоют.

Не хочу,

Чтобы мне подавали машину –

Голубую, с малиново-алым крестом.

Уберите от ног эти черные шины:

Я привык путешествовать только пешком.

Я умею ходить.

Подымите меня, ради бога,

Столько лет я учился ходить по земле,

Столько знал я дорог.

И последняя эта дорога –

Нипочем.

Я дойду, хоть ее и не видно во мгле.

Не имеете права

Меня потрошить.

Как вы смели?!

К черту морги, в них пахнет...

Откройте в земле мою дверь,

Постучите лопатой,

Взломайте ломами...

В апреле

Не оттаяла почва,

Но вы потрудитесь теперь.

Поэты настоящие могут быть провидцами: Сергей Орлов умер, действительно, на ходу, как от пули. Друзья его недаром говорили, что он был смелым солдатом, но человеком с незащищенной душой. И медаль не спасла его, когда он в 1977 году исполнил свой девиз:

Век, я хочу с тобой поспорить

О смысле злобы и добра...

Ошибся он только в одном: умер не весной, а поздней осенью. И было ему всего сорок шесть.

В России есть такие мужики...

Пусть проляжет по моей могиле

человечья звонкая тропа...

Юрий Леднев

Когда рукопись этой книги практически была готова, не стало Юрия Макаровича Леднева, писателя и поэта, неутомимого труженика, талантливейшего и добрейшего человека.

Я не знаю, что это: случайное ли совпадение или выполнение его воли, но могила Юрия Макаровича и вправду оказалась на «...человечьей звонкой тропе»...

Нас связывали с ним не только общие дела в редакции журнала «Мезон», не только то, что он был редактором моих первых книг, а нечто большее: простая человеческая дружба.

Для него доброта была не только личностным качеством: он сумел сделать ее смыслом всей своей жизни. Множество лет было отдано работе в Российском детском фонде. Тысячам детей он смог вытереть горькие слезы, десятки тысяч улыбались его стихам. Свой путь в поэзию он начал с песенки, что радостно поют под Новый год чуть ли не полвека все дети России:

Хоровод, хоровод! Пляшет маленький народ.

Танцевать у нашей елки мы готовы целый год.

Красота, красота! Наша елочка густа.

Не достанешь до макушки, вот какая высота...

Потом его лирика нашла самую высокую оценку и у читателей, и у суровых критиков. Мало кто не знает стихов Ю. Леднева о встрече Петра Первого с вологодским звонарем. А позднее и сам Юрий Макарович стал для многих молодых и даже совсем немолодых крестным отцом на их пути в литературу: долгие годы он руководил вологодскими литературными объединениями, был строгим, справедливым, но весьма благожелательным критиком и рецензентом.

Юрию Макаровичу удивительно удавались и гражданская лирика, и стихи, рожденные глубокой непроходящей любовью. Ему принадлежат тексты героических песен о войне, исполняемых хором Александрова, и самые задушевные строки о российской глубинке.

Покрыла головушку шалью.

Стоит, поджидая коров.

– Деревню-то звать как?

– Большая...

– А что больно мало дворов?

– А просто, родименький, просто.

Давай мужиков-то считать:

Ушло на войну девяносто.

Обратно пришло только пять...

Он очень любил ездить по самым глухим уголкам Вологодчины и не брезговал читать стихи в избах и в поле для трех-четырех слушателей, впервые в жизни встретивших «живого поэта». Он нес людям радость встречи с настоящей поэзией.

Много лет назад довелось мне с группой юных победителей химических олимпиад России побывать в Казани. В свободный час я повел ребят в музей Горького и Шаляпина, но оказался там санитарный день. Прямо на крыльце музея я стал читать детям отрывки из поэмы Юрия Леднева «Шаляпин». Дверь открылась, нам показали все музейные экспозиции, потребовав вместо оплаты экскурсии только одного: немедленно прислать из Вологды сборник Юрия Макаровича. Говорят, что без его стихов не проходит теперь в том музее ни одна экскурсия.

Уникальным изданием стало ежемесячное приложение к газете «Маяк» – «Вологжане улыбаются», где Юрий Макарович был един в трех лицах: он был и редактором, и постоянным автором. А еще он сам вел широкий поиск и новых авторов, и новых героев... Притом его юмор и сатира в газете всегда шли от любви к людям, а не от «непримиримой борьбы с недостатками».

Есть у Юрия Макаровича такие строки:

Ни одним словечком нашей песни

Поступиться, милая, нельзя.

И это не просто декларация: его творчество при всех поисках содержания и формы, как и его личность, несут на себе знак органичной целостности.

Встречу с этим светлым человеком люди всегда воспринимали как дар судьбы. И этот дар останется с нами: возьмите в библиотеке стихи Ю. Леднева, не пожалеете. Еще один читатель – еще один цветок на могилу поэта!

Годом раньше на юбилей Юрия Макаровича я написал стихи, которые постеснялся прочесть прилюдно. «Спешите делать добрые дела!» – учил нас Федор Кони. А нам всегда что-то мешает вовремя сказать людям добрые слова...

Юрию Ледневу

В России есть такие мужики,

С которыми не страшно на охоте,

На переправе зыбкой, на болоте,

Когда черпают воду сапоги.

В России есть такие мужики,

С которыми так спорится работа,

Что не заметишь и седьмого пота,

Пока топор не выскользнет с руки.

В России есть такие мужики,

Которым слово правды на бумаге

И есть свидетельство отчаянной отваги,

Не то, что в пьяном трепе языки.

В России есть такие мужики,

Которым Русь – не только крест в оконце.

Им даром, с иудеем иль с чухонцем,

Лишь были б в дружбе и надежны, и крепки.

Пускай живут такие мужики,

Которые творят – горят, не тлеют.

Становится светлее и теплее,

Надежнее в пути и веселее,

Когда такие светят маяки.

В России мужики такие есть.

Не про которых говорят, что были.

Не те, что похоронят – и забыли...

А те, что делом доказали честь,

И памятник при жизни заслужили.

В России мужики такие есть!

Прошло всего три месяца, и не стало Надежды Сергеевны Ледневой – верного друга и спутника Юрия Макаровича. Не смогла она смириться с потерей супруга. Прекрасный педагог, человек тонкой души, гостеприимная хозяйка, она была для мужа и первым читателем, и первым вдумчивым критиком. А ее прекрасные устные рассказы о природе, о цветах, к сожалению, редко ложившиеся на бумагу, останутся светлыми росинками на листах нашей памяти.

Так уж случилось: косяк весенних журавлей словно бы «отпел» Юрия Макаровича, а стая осенних гусей помахала крыльями над свежей могилой Надежды Сергеевны.