Всё же, первую в своей жизни командировку от "Башнефтепроект" на заброшенный в глухой Башкирской степи полустанок с посёлком глинобрикетного завода, мне хочется вспомнить.
Напевая местное присловье: "Деньги есть - Уфа гуляем, денег нет - Чишма сидим", я в качестве делающего первые шаги инженера, приближался в расхлябанном трамвае к вокзалу станции Уфа. Задание не изобиловало излишними напутствиями: "Разберись, почему не поступает глинобрикет на скважины к буровикам, добейся восстановления производства, радируй результат".
Был февраль 1958 года, а пятидесятые годы близки по уюту жизни к военным сороковым, поэтому, втискиваясь в облупленный грязный вагон местного поезда, я решал простые задачи - не позволить сбить себя с ног, освободиться от давления чужого тюка, прорваться к любому сидению - ехать предстояло всю ночь. Быстро заполнились разношерстым людом все три этажа полок древнего, деревянного вагона, а через час установилось тягостное затишье, насыщенное запахами нечистой одежды, освобождённых от обуви ног, кислой овчины. Полусумрак и тепло вагона навязывали состояние сонного бдения. В соседнем загоне - купэ, сидели приземистая женщина в традиционном плюшевом жакете и дивчина с застывшим выражением ожидания на невыразительном лице. Эта пара привлекла внимание часа через три пути - в глазах девушки было отчаяние, лицо пожилой её спутницы ожесточилось, слышался шёпот напряжённого разговора. Позже стало известно, что это мать и её невестка ехали с солдатом, а он долго отсутствовал в вагоне. Я вылез в морозный тамбур вагона с сигаретой, и ситуация прояснилась. Женщина в сбитой набок юбке, с провисшими чулками, полулежала на загнанном в угол мальчике-солдате. Оба курили. Виноватое выражение лица солдата, отчаяние в его глазах - свидетельствовали о его пассивной роли и неумении защититься от приставаний нетрезвой бабы. Позже солдат вернулся в вагон, задремал на полке. Шло время, мать, молча, стянула с ноги валенок, облепленный литой калошей и с остервенением стала бить им солдата. Он лишь отпрянул в угол. Тишина нарушалась лишь хриплым дыханием неистовствующей женщины. Наш бодрствующий угол вагона проявлял такт - молчал.
Но вот и малоприметная в снежной степи станция Куганак, иллюстрация неуютной заброшенности. Сразу выяснилось, что директор завода брикетов находится в очередном тяжёлом запое, а работники заводоуправления не проявляли деловой активности. По сути, технические неполадки в линии производства оказались не очень сложными. Другое дело быт - с первого дня мне нечего было есть, а местная лавочка была пуста. Пришлось быстро решать две проблемы с помощью растормошенного актива завода: директора с почётом проводить на пенсию, затребовать по рации назначения нового, а меня подселить к тётке на кормление - она заколола борова. К вечеру в пыльной комнате клуба состоялось собрание актива - прощались с директором. Собирались тягуче, наконец, появился герой дня в мятом, засаленном пиджаке, а на испитом лице застыла гримаса равнодушия. Он погрузился в облупленную трибуну (краска "под дуб!"), говорил отрывисто, лаконично и, несмотря на видимое тяжёлое похмелье, очень впечатляюще: "Жизнь прожита. Что помню— Что видел— Только одно и всегда - план! Им жил, за него боролся..." Последовал тяжёлый вздох, и торжественная часть собрания окончилась. Выступлений не было. Я почти выскользнул из зала, но был остановлен, укоряли - уйти с "банкета" представителю объединения нельзя.
Банкет начали организовывать без суеты и сложностей. Перешли в комнату с длинным столом. Ярко светила на обрывке шнура лампочка. Сели за пустой стол, кто-то принёс и поставил в угол ящик с водкой, появился чугун со щами, они оказались постными, в чём я убедился, окунув свою ложку в чугун. Сервировка была небогатой - синеватый гранёный стакан. Как гостю мне налили в него первому, а остальные сидели и ждали тары. Стакан передвигался шустро, и скоро запели. Дамского общества не было. В момент просветления я вылез из клуба, добрёл до своей избы. Утром меня ждала большая сковорода с жареной на сале картошкой. Это были светлые минуты. Не было чувства угнетённости, а только удивление к возможностям человека приспособиться и выжить. Сколько таких "куганаков" в России? Где больше одичания - в комфортных, цивилизованных центрах или в глухих, забытых посёлках?
Свободное копирование
