И вот теперь, когда я напряженно искал пути возврата к образу коверного, когда надо было начинать почти с самого начала, я, перебирая свои успехи и неудачи, свои находки и просчеты, почувствовал, что зрители для меня - не только общая масса, но и такие вот конкретные люди, со своими судьбами. Поэтому теперь, при отборе материала, я думал и о них, этих конкретных людях.
Но тут снова обрушилась на меня беда: тяжело заболела моя жена и партнерша А. Н. Борисовская. Мне срочно надо искать себе нового партнера. Главк предложил Василия Георгиевича Эмирзиади. Его я хорошо знал, это был мой старый друг. У него была нелегкая жизнь: в детстве был беспризорником, подростком учился в ФЗУ, потом закончил театральные курсы и стал опереточным актером. Подобные крутые жизненные повороты требуют сильного характера, и, наверно, неунывающей натуры. Таким и был Эмирзиади. И талант его имел явно комедийные оттенки. Он мог бы работать и в оперетте, но его потянуло в цирк.
Мы быстро нашли общий язык. Наш дебют состоялся в Харькове и прошел с большим успехом. Проработали мы с ним три года и за это время проехали немало городов. Но потом я стал замечать, что партнер мой что-то загрустил. Я стал внимательнее к нему приглядываться и понял: ему хотелось в цирке работать одному, без партнера. И когда я спросил его об этом, он не опроверг моей догадки:
- В оперетте я играл первую скрипку...
Как ни жалко мне было разрушать так хорошо налаженный дуэт, но, как говорится, насильно мил не будешь, и я сам предложил ему обратиться к Евгению Михайловичу Кузнецову начальнику художественного отдела Управления цирками, чтобы ему предоставили самостоятельность. Кузнецов согласился, а мне снова надо было искать себе партнера.
Да не просто партнера - товарища, который будет понимать тебя с полуслова, который будет близок тебе не только творчески, но и духовно. Однако найти такого нелегко. На примере Эмирзиади я в этом убедился и теперь относился к разного рода предложениям очень осторожно.
К тому же в это время особенно стал повышаться престиж коверных клоунов. Если раньше в цирке мало обращали внимания на то, каким был коверный, то теперь коверный становился чуть ли не главным лицом в программе. Опыт замечательных наших коверных, таких, например, как Карандаш, подтверждал это. Об этом я тоже думал, занятый поисками партнера.
И однажды, когда я сидел в своей гримировочной и размышлял обо всем этом, ко мне постучали. Вошел Семен Рубанов, иллюзионный аттракцион которого был в нашей программе.
- Я слышал, вы подбираете себе нового партнера. Правда это?
- Да, к сожалению, правда.
- В таком случае, дорогой Петр Георгиевич, возьмите к себе одного моего товарища - Женю Мочалова, он из группы Донвальдо, а раньше работал в группе акробатов-прыгунов Чанышева. Но он мечтает стать клоуном. Он здесь, за дверью мается, весь вечер морочит мне голову и просит поговорить с вами о нем.
Такое изложение событий уже чем-то привлекло меня к Жене Мочалову, и я пригласил его войти.
Я хотел в беседе выяснить, насколько он годится для работы в парной клоунаде, и вообще, есть ли у него хоть что-то для этого труднейшего циркового жанра. Но беседа наша не клеилась. Я узнал о нем какие-то отрывочные сведения: любит Есенина, играет на гитаре и концертино, поет, танцует, увлекается акробатикой. Женя, видимо, так волновался pа результаты нашей беседы, что с трудом говорил и у него все время тряслись от волнения руки. И хотя я мало что узнал от него конкретного, и особый артистизм в таком состоянии заметить было трудно, но эти трясущиеся руки и общее волнение снова меня подкупили. Я, раздумывая, внимательно вглядывался в него, а он вдруг сказал:
- Прошу вас, научите меня клоунскому делу!
Я улыбнулся, услышав такое сочетание слов - "клоунское дело". И вдруг все решил и сказал Жене:
- Дорогой мой, сделать клоуна нельзя. Можно надеть смешной костюм, большие ботинки, прилепить нос - все это может сделать каждый. Но если у человека нет таланта, клоуна все равно не получится. Однако, давай попробуем...
И мы приступили к репетициям. Большую помощь оказал нам режиссер Н. М. Цертелев. Обычно, когда в номере меняется партнер или осваивается что-либо новое, номер ставят на репетиционный период, иногда на год, а то и больше. Но тут стало известно, что через три дня в Челябинске начинает работать Владимир Дуров, а коверных нет. И я решил, что уж если испытания, то испытания: подготовиться с Мочаловым за эти три дня. И если справится, значит, будем работать.
Мы репетировали с ним день и ночь, отрываясь на несколько минут, чтобы перекусить. Нам никто ничего не говорил, только осторожно следили за нашей работой, и я чувствовал, как все - и артисты, и директор, и сам Владимир Григорьевич Дуров - волнуются. Вечером, перед выступлением, Дуров подошел ко мне, положил руку на плечо и сказал:
- Я слышал, что у тебя с Мочаловым хорошо идет...-
И я понял, что он меня ободряет, старается внушить уверенность.
Когда мы вышли на манеж и сели на барьер, как полагалось по репризе, я заметил, что Мочалов одну руку держит другой и старается унять дрожь в обеих. Я положил ему руку на плечо, а издали нам улыбнулся Дуров. Мочалов успокоился.
Я готовил с ним репертуар, который был у нас с Эмиpзиади. В репертуаре было несколько сатирических сценок на бытовую тему. В одной из них мы выходили на манеж, увешанные обувью; на каждом из нас висело пар по тридцать: столько мы износили, пока починили в мастерской одну пару. С этой репризы мы начинали. Она была не трудная и прошла хорошо. Партнер мой немного приободрился, а когда после первого отделения у нас в уборной столпился народ и все начали поздравлять, то он и вовсе воспрянул духом. После того как мы удачно отработали с аттракционом Дурова, поздравил нас и он. Из главка пришла телеграмма - благодарность за то, что мы подготовили сложную программу без отрыва от производства.
Свободное копирование
