Повспоминаем, сынок!.. - 15

***

Из коричневой тетради.

«14 марта 2004 г.

…Саша уже три года не разговаривает, Аля тоже не желает понимать. Это так тяжело…».

Забытое письмо:

«Моя дорогая доченька! Сегодня прощёное Воскресение. Ты не звонишь, значит, не считаешь, что тебе нужно просить у меня прощения. Это ведь очень трудно сделать. Я вот, тоже думаю, надо ли мне у тебя просить прощения. Ведь я всё делала только для того, чтобы у тебя всё было хорошо. Ну, это на мой взгляд, а по-твоему если решать, то я, наверное во всех твоих неудачах виновата. Потому, что у нас разные взгляды. Это ведь и понятно: у нас разные учителя. У меня – Опыт, у тебя – Молодость. Когда мой учитель будет твоим, а твой у твоего сына, вот тогда я, возможно, буду оправдана. Но ведь это так долго ждать. Поэтому я и прошу у тебя прощения сейчас. За что? За то, что ты ещё не можешь меня понять, и тебе кажется, что я делаю тебе вред. Прости меня, доченька.

Вчера звонила из Орла твоя бабушка. Я её резко поблагодарила за то, что они Сашу обработали. Ну, она – сама невинность, она удивилась: «Разве может Валера или мы что-то о тебе плохое рассказать твоим детям?». В конце-концов, я у неё просила прощения за всё, что было. А она великодушно простила, и сказала, что: «Мы тебя всё время зовём нашей Катей». Сама, при всей её теперь набожности, решила, что ей виниться не в чем. Бог простит всех: и её, и Валеру. Надеюсь, что и вы своего отца тоже сумеете простить. Но она мне ещё сказала, что у него не получаются дела на работе, что это ему воздаётся за брошенных детей. Но я думаю, что это ему за то, что он оклеветал меня перед сыном. А за брошенных детей ему ещё долго и по другому счёту будет воздаваться. У него ведь ещё и в Алма-Ате есть дочь. Но ты его должна простить. Я думаю, что в этом смысле слово «простить» означает «полюбить», «уважать», «почитать». А там, как знаешь, ты ведь у меня очень мудрая, когда речь идёт о добре и зле.

Сегодня я пыталась нанять Сан Саныча доделать ремонт в квартире. Не знаю, вроде согласился. Там много надо с дрелью работать. А потом он пошёл домой, а я – на Динамо.

День божественный, солнечный, тёплый. Людей толпы, все Масленицу отмечали, каждая толпа по-своему. А я одна. Взгромоздилась на холм, села на пень и взирала вокруг. Смотрела, смотрела, и что-то мне эта возня напомнила. А потом вдруг озарило меня: как на картинах Питера Брейгеля. И это было так чудесно и удивительно.

Это хорошо, что я вообще смогла выйти из дому. Потому что неделю у меня такое плохое состояние. Что уже в пятницу я, собравшись на работу, вынуждена была пойти к Кузнецовой. А у неё народу, и все больные, все злые. А у меня уже всё отказывает: руки, ноги. Она меня вызвала, почти ввела за руку. Испугалась, говорит, что мне надо было «скорую» вызывать, а не к ней идти. Ну, потом меня к хирургу, думали, что резать. В общем, потом по присказке: «Иван кивает на Петра, Пётр – на Степана, а тот опять на Ивана». Никому не надо. Я у неё спрашиваю, что же мне делать, а она говорит: «Не знаю, идите, лежите дома на холодной грелке». Вот! А я одна. Рядом никого нет. То вы маленькие были, я не смела сильно расслабляться. Умирала, а сама думала, как же дети будут одни? Так и выжила. А теперь я никому не нужна. Обидно. Неужели я это заслужила?

Мне тётя Шура письмо прислала, пишет, что живёт с внуком Лёшей и его семьёй. Но у неё ноги не ходят, ей трудно передвигаться. Она ему и говорит: «Лёша отдайте меня в дом престарелых, а то я вам тут обуза». А Лёша ей в ответ: «Что ты, бабушка, неужели ты туда хочешь; неужели ты хочешь, чтобы нам было стыдно людям в глаза смотреть; ты хочешь, чтобы мы не спали по ночам?».

А я не думала, что Лёша таким человечным окажется. Это он уже повзрослел уже, видно. Моему сыну до Лёши никогда не дорасти. Потому, что у меня не идёт из головы ваше решение выгнать меня из дома и продать квартиру, а деньги между собой поделить.

Я уже голову сломала, где и когда я вас просмотрела, почему такие жестокие дети выросли. При чём сами вы не понимаете своего звериного оскала. Баба Люба мне сказала, что это виновата безотцовщина. Не знаю. Вот поэтому, дорогая доченька, я не принимаю на веру ваших Учителей вашего добра. Поэтому считаю, что это лицемерие. По тому, как дети относятся к матери, об этих детях и судят. Вне зависимости от того, какая мать. Даже матери, бросившие детей, имеют от этих детей больше любви и уважения, чем я от вас. С моим Сашей ясно. С тобой – непонятно. Ты ведь по натуре своей девочка была мягкая и нежная – Дюймовочка. И что с тобой стало? Кто на тебя так плохо влияет, и что тебя так изменило? Нельзя только желать добра. Его ещё надо делать, творить. И выкармливать слепых котят, найденных на помойке, проще, чем любить и уважать свою мать.

Девочка моя, проснись! Включи свой разум. Это ведь несложно сделать, если представить на моём месте себя, а на твоём – твоего сына.

Я ведь тоже такое не могла предвидеть. Но вот дожилась. Так скорее же ты научись представлять, чтобы не оказаться на моём месте. Научись выполнять две заповеди: «Относись к людям так, как ты хочешь, чтобы к тебе относились». «Не суди, да не будешь судима». Это опять же тема прощения. Ведь сегодня прощёное Воскресение.

Я тебя очень люблю. Мои предложения по квартире, изложенные в прошлом письме, в силе. Но я не знаю, куда тебе посылать. Наверное, положу в стол. Может быть, когда-нибудь ты его прочтёшь. Целую. Твоя мама. 17.03.02.»

Сынок, не сердись на меня. Я пыталась понять, и не смогла. Но я уже давно не плачу, и не переживаю по поводу твоего отдаления. Теперь ты для меня просто человек, которого я не смогла воспитать так, как хотела бы я. Это тоже ведь столкновение характеров. Я не всегда была к тебе справедлива, я пыталась тебя (дважды) вразумить розгой, а потом сама плакала от жалости к тебе, но чтобы ты не видел. Когда тебе было два года, я толкнула тебя так сильно, что ты отлетел к дивану и заплакал, потому, что стукнулся о его ножку и разбил щёчку. Я себя готова была казнить за это. Ведь у меня были приступы ярости, когда твой папаша изводил меня своими причудами. У меня были свои причуды. У него – свои.

Теперь я понимаю, что мне воздаётся за мои деяния молодости. Только вот за душу твою страшно. Родителей нельзя не почитать. Это заповедь, которую ты нарушаешь, не разговаривая со своей матерью. Слышала, что впоследствии и с отцом ты перестал общаться.

Я перестала о тебе плакать, когда ты ушёл в Армию, не сказав мне ни слова. Спасибо Ане, это она мне позвонила и сказала. Она же и на свадьбу вашу пригласила. Я эту невесёлую повесть ей посвящаю. Она ведь не знает, как ты рос, какие слова говорил, как было. А мои к тебе претензии, думаю, тоже поймёт, и не станет судить ни тебя, ни меня. Я надеюсь.

Я перестала плакать, когда 16 июля 2002 года позвонила бабушка Маша и спросила, как у нас дела.

– Мама, Саша в Армию ушел, и ничего мне не сказал, – я заливалась слезами.

Тогда мама сказала мне свои последние слова:

– Не плачь, Катя! Это плохая примета.

Это было в среду, 16 июля. А рано утром 19 числа позвонил отец и сказал, что мама умерла. Такое вот печальное совпадение. И как её наказ я помню слова:

– Не плачь, Катя.

Вот поэтому и не плачу больше, и вполне спокойна. Как будто она все мои слёзы о тебе забрала с собой. Я напомню тебе всё же, что ты даже не позвонил деду тогда, и не высказал своего соболезнования. По-твоему и бабушка заслужила твоего презрения?

Иногда, когда я хожу в церковь, я молюсь и о тебе. Чтобы Господь спас твою душу и простил тебя. Ты ведь в последствии покрестился сам. Так, что крещённый.

Я потом написала для тебя стихи. С твоим изысканным вкусом они тебе не будут подарком, но я написала всё, что было тогда правдой и остаётся до сих пор.

Плач матери

 Саше

О мой сын! Не оставь меня!

Не толкай в черноту ночи,

Подари мне ясный свет дня -

Пусть прозреют твои очи.

Для меня ты тот бриллиант,

Озаряющий всю Вселенную.

Разум твой - мысли гигант

Радует жизнь мою бренную.

Незаметно, крадучись, приходит закат,

И все тише огонь костра.

Знаю: что у дочери моей есть брат,

У сына моего - сестра.

Оставайся, родной, на своей высоте.

Ты не пишешь мне издалёка.

Почтового ящика пустоте

Доверь в письме свои строки.

О мой сын! Не оставь меня!

Не дай блуждать мне в пустыне.

Не гаси преждевременно ты огня,

Не кидай в него горечь полыни.

Теперь, благодаря и твоей жене Ане, и времени, ты нехотя со мной разговариваешь, если я тебя о чём-нибудь спрашиваю. И то спасибо. Но мне горько, оттого, что это общение не получается богаче и теплее. Но ты возвёл всё в степень банального безразличия к матери, неуважения. Всё, что мне казалось трагедией, теперь сгладилось, стало мягче и с размытыми контурами. И я, наконец, начинаю осознавать, что у нас теперь нет общей темы. И ты выбрал себе такой путь, который обиден для меня, но он имеет право быть. Это твой выбор, и тебе за него отвечать. Равно и также, как и я выбирала свой путь к общению со своими родителями. И теперь мои запоздалые покаянные стихи о маме – это вечные муки моей совести. Я ведь тоже неправильно с ней общалась. Только она не могла мне рассказать о том, как я была зачата, как росла и развивалась…

А я, тебе не в укор, попыталась разобраться, как получается отчуждение. Думаю, что для тебя я окажусь во многом не права. Я хочу, чтобы ты мне ответил. Что у тебя в памяти о своей матери? Повспоминаем, сынок! Когда очень захочется…