На волне памяти - 32

Мы снимали эпизод для фильма «Всадники революции» – взлет вражеского самолета. В ДОСААФе нам выделили списанный самолет с работающим двигателем. Это была однокрылая спортивная машина. В годы революции однокрылых самолетов не было. Умельцы из ДОСААФа приделали к нему второе крыло.

Эпизод снимался недалеко от Ташкента, в селении Паркент. Местность там горная. Мы долго искали площадку, чтобы самолет мог хотя бы разогнаться. По линии движения самолета в землю был уложен довольно приличный заряд пороха. Еще два-три маленьких заряда были закопаны справа, слева по борту. Съемка была рассчитана таким образом, что когда самолет проедет большой заряд, раздастся взрыв, дым окутает весь кадр. Все было готово к съемке. Огромное число зевак со всех кишлаков собралось вокруг съемочной площадки. Самолет завелся. В кабине уселся пилот-инструктор ДОСААФа, который для пущей важности надел на себя тяжеленный маузер, шлем. Роль белогвардейца вызвался сыграть ассистент Ярматова Слава Шамшаров. Большую синхронную камеру установили по линии движения самолета, в хвост ему. Это была основная камера, которая должна была зафиксировать взрыв, после которого кадр закрывался пеленой дыма. Ручная камера должна была снять это сбоку. Для оператора вырыли окопчик неподалеку от взрыва. Все было готово: и самолет, и актеры.

– Мотор!

Камеры заработали. Взревел двигатель самолета. Он стал двигаться. С разных сторон, наперерез самолету, выскочил эскадрон конников- красноармейцев. Впереди Азнавур-палван – Шукур Бурханов. Он выхватывает из-за пазухи гранату и бросает ее в сторону самолета. Должен раздаться взрыв. И он раздается! Но не за хвостом самолета, а прямо под пилотской кабиной. Уж кто в этом был повинен – актер, который чуть раньше бросил гранату, режиссер, который раньше времени дал команду, или пиротехник, у которого дрожали руки и он случайно замкнул контакт электродетонатора. Взрыв оказался такой силы, что самолет подбросило вверх, пропеллер уткнулся в землю. Хвост самолета поднялся. Машина перевернулась и стала медленно опускаться. После взрыва наступила тишина. Вся группа и зеваки кинулись к лежащему вверх колесами самолету — ведь в его кабине было два человека. Синхронная камера продолжала работать, фиксируя все, что происходило. Уже, вероятно, не для фильма, а для комиссии, которая должна была расследовать этот несчастный случай.

С большим трудом подняли опрокинутый самолет. Из кабины выпали пилот-инструктор и Слава Шамшаров. К великому счастью, они были невредимы. Только маузер пилота придавил ему грудь. И мы были счастливы, что обошлось без жертв, которые иногда случаются на съемочных площадках. Ярматов обнял пилота, извинился. Директор картины хотел объявить конец смены. Но…

– Все по местам! Съемка продолжается! – усиленный мощным динамиком прогремел над площадью голос Ярматова. Он привел группу в чувство, снял эмоциональный стресс.

…Вернемся в Кызылкумы. Огромный диск заходящего солнца опускался за волны барханов. Его лучи окрасили раскаленный песок в ярко-оранжевый цвет, как бы подтверждая название «красные пески». В пустыне не бывает сумерек. Вместе с заходом солнца на песчаное море опустилась ночь.

– Долго я не был на этом свете? – спросил Ярматов, открывая глаза.

– Камиль Ярматович, вы вообще с этого света не уходили, – ответили мы хором.

– Нет, я уходил с этого света. Но вот долго ли меня не было? Что, уже вечер? Мы здесь останемся ночевать? – устало спросил Камиль Ярматович.

– Это смотря как вы себя чувствуете. Как скажет Галина Николаевна, – ответил ему я.

Ярматов медленно встал. Правда, его немного пошатывало. Галина Николаевна померила давление. Охранник принес стакан зелья, настоенного на свежей полыни и верблюжьей колючке.

– В моем роду испокон века после обмороков или потери сознания давали людям выпить эту священную настойку. Я уверен, вам поможет.

Галина Николаевна одобрительно кивнула головой.

– Ну и гадость же, – Ярматов залпом выпил весь стакан.

Ну чего не сделаешь во имя жизни. Крепкий сладкий чай, еще горячий богурсак – поджаренное в раскаленном масле тесто, оживили Ярматова.

– Где бы я был сейчас, если бы не вы, Галина Николаевна, – Ярматов благодарно поцеловал руку врача.

Я не мог удержаться от реплики:

– Ей надо не только руки целовать, но и ноги. Семь часов Галина Николаевна простояла около вас на коленях.

Ярматов поднял глаза:

– Как жаль, что вы не мой сын, – сказал он, обращаясь ко мне.

Подошел Саша Новиков:

– Камиль Ярматович, только что пробежала лиса!

– Доставай ружье!

Все рассмеялись.

Охранник предложил остаться. Но зная, что там, в Ургенче, группа сходит с ума, мы все-таки решили тронуться в путь. Ночью дорога кажется короче. Не успели оглянуться, а уже оказались на берегу Амударьи. Мост в Дуль-Дуле был закрыт. Начальник охраны моста – молодой симпатичный парень, сказал, что он знает о нашей машине, но, к сожалению, проезд в темное время суток запрещен – у него даже нет ключей от шлагбаума.

– К вашему счастью, на нашем берегу стоит паром. Здесь рядом, всего два километра. Попросите ребят, они переправят вашу машину.

Паромщики уже давно закончили свою смену и изрядно «загуляли».

– Пожалуйста, перевезите нашу машину на тот берег, – попросили ребят.

– Какая машина, какой берег? Завтра утром перевезем! – категорически отрезал паромщик.

Стали им объяснять, что в машине сидит человек, старый, больной. Мы его еле откачали и нам обязательно нужно доставить его в Ургенч, чтобы показать в больнице.

Но они и слушать не хотели. Тогда я сказал:

– В машине лауреат Государственной премии, один из известнейших людей Узбекистана – Камиль Ярматов. Если с ним что-нибудь случится, то это будет на вашей совести…

Бог не дал им совести, а может, она утонула в тех напитках, которые они пили? Темноту ночи прорезал луч фары мотоцикла – подъехал начальник охраны моста, он сказал нам:

– Подождите немного. Я сейчас вернусь.

И минут через двадцать он привез своего отца, симпатичного пожилого человека с орденскими планками на лацкане пиджака. До фронта и после фронта он работал паромщиком на Амударье. Была уже половина второго ночи. Но он, как человек дела, сказал:

– Я все знаю.

Он завел двигатель. Подогнал паром к берегу. Мы поставили на него машину. Ребята уже спали. Старик сел в катер. Перевез паром на другой берег. Мы пытались рассчитатъся с ним деньгами, но он ни в какую не соглашался. Старик тихо сказал:

– Мне сын рассказал, что в машине Камиль Ярматов. Его фильм «Алишер Навои» я смотрел много раз. На войне показывали его фильм «Подарок фронту». Я счастлив помочь Камилю Ярматову и всем вам. Это мой долг.

Мы поблагодарили этого замечательного человека и поехали дальше.

Под утро, наконец, добрались до Ургенча. Никто уже не спал. Все волновались. Директор уже договорился, что с рассветом он вылетит на вертолете искать нашу машину. Наш рассказ привел всех в ужас.

А Камиль Ярматович проспал всю дорогу. И даже не понял, каким образом мы переправились на другой берег Амударьи, на хорезмский берег. Он вышел из машины и спросил:

– Где мы?

– В Ургенче.

– Уже в Ургенче? – удивился он…

Целую неделю Галина Николаевна не разрешала Ярматову работать. Она ухаживала за ним. Варила какие-то каши. Заставляла выпивать два или три стакана сока черного тутовника в день. И через неделю Ярматов, помолодевший, поздоровевший, вышел на съемочную площадку, и работа над фильмом продолжалась. Как будто не было Газли, не было зеленого оазиса в пустыне…