Но вот уже под колесами — Казахстан. Скоро место назначения. Вокруг, сколько ни смотри из окон, — необъятная печальная пустыня, местами виднеется еще не растаявший снег. За окнами вагона серо и мрачно; ветер воет так, что, кажется, стены вагона ему не помеха...
Вот и конечная: станция Кзыл-ту, Кокчетавской области. Крохотная станция, окруженная степным безбрежьем. Вблизи — никакого жилища, только где-то у горизонта виднеется какое-то неприглядное низкое строение.
На календаре было пятнадцатое апреля. Поезд никто не встречал. Праздники прошли, а с ними и приподнятое настроение: девушек настигли будни.
Серый цвет и сумрак — таковы краски апрельского утра в Казахстане, если это, конечно, можно назвать красками. Девушки ждали час, другой; ветер пронизывал до костей, не спасала никакая одежда. Наконец, вдалеке показались грузовики — один, второй, за ними трактора с огромными санями. Целая колонна.
— Грузитесь, грузитесь! — кричат из кабин. — Время дорого!
А девчата и сами рады побыстрее: хоть как-то согреться посреди степи. Смеха и веселья, которые царили в поезде все эти десять дней, как не бывало... Пока грузились и ехали, провожатые распределяли девушек по совхозам.
Почти весь седьмой вагон попал в ближайший к станции — всего-то пятнадцать километров — совхоз «Толбухинский». «Это, девчата, совхоз передовой, лучший в области! — хвастался водитель. — В пятьдесят шестом организован, как сюда целинники пришли. Директор — золотой человек, Моргун Федор Трофимыч!»
Пересадка, снова на сани; время, между тем, уже к обеду. Проглянуло солнце, да и ветер начал стихать, но все-таки у приезжих зуб на зуб не попадает. Прошло еще три часа — и прибыли в совхозный стан, распределились по дворам.
— Надежда, куда же тебя, такую маленькую... К Нерингам, вот! Там семья хорошая, подкормят: работа-то тяжелая предстоит!
Неринги были немцы, депортированные с Волги во время войны. Немцы да казахи — вот все коренное население усадьбы. У Нерингов — теплый дом, четверо детей, добрая хозяйка тетя Шура. Теплый хлеб и молоко по утрам. Обычно говорят про русское гостеприимство — ну так немецкое оказалось совсем не хуже...
— Трудненько придется, — в первый же вечер покачала головой тетя Шура. — За работу поставят прямо завтра. Тут пока холодно, в степи-то. Но пара недель — и будет сразу лето, весны в Казахстане почти не бывает. В мае — сухо, земля трескается, а зато в конце июня ливни с грозами такие, что хоть беги! Но ничего, живем, и ты будешь жить и радоваться! А уж работы тут — непочатый край...
По бригадам распределили еще до ночи. Надежда вместе с еще двумя девушками — Лидой и Розой — попала во вторую бригаду, к Григорию Афанасьевичу Тютюннику. Родом был он из Украины, работал в совхозе с 1956 года вместе со своими сыновьями и племянником, которые также приехали сюда по комсомольским путевкам.
— Значит, вы, девчата, поедете в бригадный стан, это километров десять отсюда, — скомандовал Григорий Афанасьевич. — Поселитесь там в «бескозырке» — ну, увидите сами.
«Бескозыркой», оказывается, называлась глиняная мазанка без пологой крыши, расположенной посреди голой на десятки километров вокруг степи с низкими и редкими деревцами. Вообще-то это была бригадная столовая, на второй половине которой жила повариха. К ней-то подселили Надю и Лиду. Роза — золотая медалистка из Дружковки, дочка обеспеченных родителей — оказалась в палатке.
— Ну, ничего! — усмехнулась, — я затем сюда и ехала, чтобы справляться с любыми трудностями. Нет преград для советского человека, да, девчата?
Над степью еще выл холодный ветер, но земля с каждым днем теплела, готовясь вновь принять в себя хлебные зерна. «Посевная» — это значит, что весь совхоз работает от зари до заката. Пятнадцать часов в день за сеялкой, без выходных — надо успеть засеять бескрайние распаханные земли. Там, где еще недавно была лишь степь, возникали поля, и люди радовались: бесприютный пейзаж оживлялся, превращаясь в творение рук человеческих. Надя, работая, почти не чувствовала усталости: сказывалась закалка, полученная в детстве, и тяжкий физический труд после школы. Мечталось только поскорее увидеть первый урожай.
— Надя, сегодня опять ребята придут!
Стойких, не унывающих девушек целинники признали сразу. Относились к ним с пониманием, помогали, если что не так, и заходили иногда в гости. У девчат ждала неприхотливая еда, уют, душевное тепло. Комнаты украшены — какими-нибудь пустяками; на окошках — алоэ и герань в консервных банках от повидла, подарок доброй тети Шуры Неринг.
После посевной большая часть бригады вернулась в совхозный стан. А земля вскоре отблагодарила сеятелей дружными входами ростков пшеницы. Скоро всходы превратились в метелки. На глазах пшеница зрела, колос становился упругим, бусинки зерна твердели. И вновь горячая пора: одним механизаторам готовиться к уборочной страде, другим продолжать вспахивать новые целинные земли. Иногда целый день приходилось провести голодными, — какие там полевые кухни, некогда! Да и климат — «что-то уж резко континентальный», как шутили комсомольцы — требовал привыкания.
И все-таки работали безотказно, хотя многие из ребят раньше с трудностями не сталкивались.
Второй бригаде дали несколько жилых вагончиков. «Шикарно!» — завидовали товарищи из других бригад: в вагончике было сухо, а между двумя жилыми «половинками» отлично вставала буржуйка. За едой — в столовую: дешево, но и качество соответствовало цене.
Надю снова подкармливала добрая тетя Шура.
Свободное копирование
