Зимой 1942 года в Туву приезжал поэт-фронтовик Степан Щипачев. Александра Федоровна повела своих учеников на встречу с ним. На сцене стоял человек с фронта, с обветренным лицом, в шинели. Поэт читал свои стихи о войне, затемненной Москве, о солдате с зажатой в руке гранатой, остановившем вражеский танк... Все это видел он своими глазами! Мы не в силах были сдержать слезы. Потом он читал о любви, о разлуке с любимой, о верности. «Пусть войной земля оглушена, будет день – наступит тишина», -сказал он нам на прощание. Взволнованные, мы долго повторяли эту фразу в школе, всем так хотелось поскорее этой тишины без войны. Позже наша литератор принесла его стихи о Туве: «Улуг -Хем», «Хургулек», «Депутатка».
Однажды пришла на урок Александра Федоровна с газетой.
– Смотрите, друзья, - сказала она дрожащим голосом.
На фото была голова девушки с петлей на шее.
– Это ваша сверстница, она погибла за то, что мужественно защищала родную Москву. А теперь пишите сочинения.
И все мы писали о ненависти к врагу, о своих родных, сражающихся на фронте, о желании скорейшей победы. Потом она нам зачитывала лучшие. А Грая Паршукова написала всего одно предложение: «Я хочу на фронт, чтобы отомстить за погибшего отца».
На одном уроке Александра Федоровна сказала:
– Друзья, сегодня весь урок пишем письма фронтовикам, товарищ Тока едет на фронт с подарками от трудящихся Тувы. Приятно будет бойцу надеть теплый полушубок и обнаружить в кармане письмо с добрыми словами.
Она раздала нам приготовленные листочки, и мы писали письма. Потом ходили в Дом правительства, раскладывали их в теплые вещи в посылочные ящики. Кроме одежды было много продуктов: из сосновского колхоза, например, было несколько ящиков с салом и мороженными пельменями. Потом мне рассказывали дома, что из Сосновки отправился обоз с подарками в Кызыл. Последним ехал кореец Имни Иван, он вез несколько шерстяных одеял, продукты и деньги. Его повозка отстала, никто не придал этому значения. А когда колхозники возвращались домой, то обнаружили на дороге разграбленные сани и убитого Имни Ивана.
Через некоторое время мы смотрели в киножурнале, как Тока раздавал бойцам подарки, и одного бойца показали с письмом. Вообще, киножурналы помогали яснее видеть положение на фронте. Их показывали раз в месяц бесплатно, мы ходили в клуб смотреть. А мы, девочки из «немецкой» группы, чувствовали большое удовлетворение, ведь в полушубках есть частица нашего труда.
Работа в комбинате продолжалась до весны. Зимой в короткие дни мы из школы шли в комбинат – это было два раза в неделю. Возвращались домой, когда уже стемнело; мне приходилось идти через весь город, так как комбинат был возле Протоки, а дом Горевых на Красноармейской, 160.
Я приходила домой, когда все уже поужинали.
– Тетя, что мне покушать?
– Вон в чугунке картошка.
– А тут ничего нет.
– Ах, эти сорванцы! Опять все вытаскали, – ругала тетя Стеня Юру и Витю.
Но мне теперь было не так голодно, потому что нам выдали пайковые карточки на хлеб. Утром, чуть светало, я брала сумку и бежала в магазин. Получу свой паек и иду в школу, целый день отщипываю хлеб, закусываю и сыта. Правда, хлеб черный, но с голоду чего не съешь. Вот с деньгами похуже дело, нам ведь за работу на комбинате не платили.
Моя подружка Аня Калинкина нашла мне способ заработать деньги. Их соседи, инженеры Сергеевы, по выходным уходили к друзьям или отправлялись в горы кататься на лыжах. Двухлетнего сынишку они приносили к Ане, но ей не хотелось весь день сидеть с ним. Аня повела меня к Сергеевым, те с удовольствием согласились. Я приходила по воскресеньям к ним, брала с собой учебники, чтобы учить уроки. К обеду готовила мальчику кашу, и сама с ним обедала. Маленький Сережа был спокойным, легко сам укладывался спать, только песенку ему надо спеть.
Иногда я постираю его одежду, простынки. Платили мне за день 2 акша 50 копеек, этого мне хватало на хлеб на всю неделю. И работа не трудная, и обед вкусный, и никто не мешает заниматься, еще и платят прилично! Спасибо Ане!