Наташейка (1884 г.)

Глава VIII. Наташейка (1884 г.)

 Так вот и приходится мне за отсутствием писем и записей бесследно глотать целые месяцы 2-й половины того года. Могу только безошибочно сказать, что Леля, вернувшись в Москву студентом, принялся за занятия на 1-м курсе в университете, обитая в своей скворешне, как мы почему-то звали его гостиницу "Петергоф", Оленька продолжала свои занятия в классе своего института, а мы с тетей еще в октябре выехали заграницу одновременно с Михалевскими. Последние уезжали зимовать в Ниццу, к тете Adele. Мы расстались с ними после недельного пребывания вместе в Вене, и повернули в Женеву, где устроились в пансионе Жаксон на два зимних месяца {До января 1884 г.}, рассчитывая в январе ехать в Италию, цель всей этой поездки для меня.

 Уже в пути, на Озерах (переезд лошадьми, ж.д. еще не было), я получила письмо от Лели с известием, что по возвращении из П-бурга, после Рождества, он вспомнил о наших разговорах во время Аряшенских кавалькад, о желании моем встретиться с Наташейкой, о которой Варв. Петр, так много рассказывала. А так как в П-бурге у тети Натали он узнал, что она приехала жить в Москву и бедствует, то он послал ей записку, выражая ей желание свое и от моего имени также с ней познакомиться. Ответ ее получился очень сдержанный.

 Она сухо возражала ему как "представителю" ненавистного ей рода Шахматовых.

 Присланный мне Лелей черновик его второй записки смутил меня. Мы были тогда в Флоренции, у Елагиных. Map. Мих. {Дочь ее Ольга вышла замуж за Росси.}, так поразившая меня в детстве своей красотой {Часть 1.}, показалась мне еще более обаятельной женщиной -- в раме ее роскошного итальянского дворца. Муж ее, Петр. Дм., не раз заезжавший к нам в 1-ю зиму нашу в Москве, и здесь великолепно (наизусть) играл штраусовские вальсы, зажигательные романсы и мотивы своего сочинения... Катания в Каши, масса фиалок на улицах, сокровища Уффици... и такая записка!.. Судя по ней, Наташейка совсем не отнеслась просто к желанию Лели, потому что в его ответе стояло: "Вы меня называете представителем рода Шахматовых, я не заслужил до сих пор столь нелестного названия. Представитель рода является представителем традиций и воззрений своего рода"... А Леля от них отказывался. "С вашей стороны несправедливо думать, что нам с вами -- не знакомиться нужно, а еще извиняться (?)! Требовать от меня нравственной ответственности за поступки моего рода, моего отца вы не имеете основания; я являюсь один -- без разных традиций, даваемых рождением,-- моя гордость и самолюбие, как вы пишете, но которых, к счастью, я в себе не замечал, не могут страдать за моего отца"... и пр. пр. очень длинно и серьезно.

 Но письмо это "покорило" Наташу {Так писала она мне много лет спустя.}, и в половине января брат с сестрой встретились.

 В Неаполе нас ожидало обстоятельное письмо Лели, но политичное, в котором тетя должна была узнать о совершившемся факте. Как помню я в Неаполе вечер, с дверью, открытой в феврале на балкон. Музыкальный, мощный голос итальянца с мандолиной на площади напевал красивые мотивы. Напротив -- во мраке ночи проснувшийся Везувий был закутан огненным дымом, и -- это письмо, написанное мне еще 20-го января (84-го года)! Оно отзывало Лелю от нас!.. Это было только начало: между нами становилась Наташа!

 "20 января 1884 г.

 Милая Женя! Тебе, вероятно, странным покажется мое знакомство с Наташей; мы как-то никогда не имели в виду познакомиться с нею; никогда у нас не было почти разговора о Наташе. Но я уверен, что ты поймешь, как, несмотря на это, может быть и под влиянием минуты, отчасти Петербургской поездкой расстроенных нервов и воображения, я вдруг решился на этот шаг; по всей вероятности, однако, главной причиной этого было то невольное чувство к Наташе, которое, вероятно, складывалось и у тебя, но которому я, м. б., как и ты, не мог дать определенной формы.

 Мы, т. е. по крайней мере я, представляли себе Наташу холодной, ненавидящей нас: оказалось совершенно обратно. Я ужасно тронут своим открытием, так что почти что не могу говорить и писать о Наташе без слез. Это знакомство даже оторвало меня на несколько времени от филоложничания (выражение тети Нади) и перенесло в область психологии что ли.

 Все размышление над тем, как странно; люди, ничего общего, кроме отца или матери не имеющие, разлученные и жизнью и годами, могут сойтись в один вечер, в один час. Сильно полюбить друг друга, даже не объясняя себе, что именно в другом нравится. Помнишь, летом у нас бывали подобные разговоры, и я был склонен всегда объяснять родственные чувства просто силою привычки, причем меня всегда смущали или, лучше, удивляли (потому что я не верю безошибочности греческих моралистов) слова греческого философа Феопомпа[1] или Феокрита[2] (это ты вероятно лучше меня знаешь: ποίμί <...> {Греческими буквами Леля писал по-русски: "пойми мое письмо из политики. Не проговорись. Тетя Натали предупреждена". Леля, видимо, опасался неудовольствия тети и того, что первые шаги этого знакомства ей были неизвестны.} -- т. е., если ты настолько забыла греческий язык, что не можешь этого перевести): для человека нет большего родства, кроме родства по рождению -- им и духовное родство определяется. Не хочу вычеркивать этого глупого отрывка моего письма, так, кажется, непохожего на мои обыденные письма. Вероятно, ты заключишь из него, в каком мечтательном настроении духа я нахожусь, причем скорее напоминаю юношу 40-50 годов, целыми фразами катающего из великих мыслителей, чем серьезный ученый, каким я себя воображаю. Но эта моя болтовня объясняется проще: далеко за полночь, т. е. время, когда утомившийся человеческий мозг уже разжижается. Жду ответа или, лучше, выражения тех чувств, которые в тебе возбудило мое неожиданное знакомство".