Таким сборным пунктом сделался сначала город Смела, Черкасского уезда, а впоследствии Елисаветград, Херсонской губернии.
В Смеле находился большой сахарный завод графа Бобринского, и это местечко было оживленнее не только других местечек Киевской губернии, в роде Корсуни, например, но даже таких уездных городов, как Черкассы или Чигирин. Постоялый двор еврея Сруля (я переменяю имя из предосторожности) сделался нашим притоном. У него в задних комнатах, выходивших окнами в тесный непроезжий переулок, жило несколько человек наших, куда обыкновенно и сходились для свидания другие, жившие по окрестным деревням.
Конечно, Сруль пользовался от нас порядочным заработком и потому смотрел снисходительно на наши бесконечные шатания.
Впрочем, надо сказать, что он нас понимал по-своему. Помню, пришел как-то я в Смелу в базарный день, купил себе свиту и явился по обыкновению на постоялый двор Сруля.
Свита была пошита из хорошего домашнего сукна, но мне не нравилось то, что воротник ее был украшен белыми вышивками, придававшими ей какой-то траурный вид; потому, усевшись в комнате, я принялся выпарывать белые нитки.
Сруль зашел в нашу комнату и, застав меня за этой работой, проговорил, хитро улыбаясь.
-- Это ты хорошо делаешь.
Потом он пояснил свою мысль Рахальскому, жившему у него и к которому он относился весьма подружески, в следующих выражениях: "Видно, разумный человек этот ваш с черной бородой: достал свиту и сейчас же стал выпарывать нашивку. Он не попадется".
Словом, Сруль видел в нас просто-на-просто шайку воров и при этом ловких, опытных воров, умевших обделывать свои дела, как говорят, чисто. Во время "киевских контрактов" (так называется ярмарка, начинающаяся в Киеве весною и продолжающаяся около месяца) многие из нас как-то долго не заходили в Смелу, и Сруль тогда говаривал Рахальскому, потирая себе руки:
-- Я знаю, ваши теперь, наверно, в Киеве... Там-то они, должно быть, дела делают!
Но Сруль заботлио оберегал нас. Случалось, бывало зайдет в задние комнаты, где жили наши, и говорит:
-- Ну, хлопцы, надо быть осторожными. Становой что-то стал проезжать по нашей улице и все поглядывает косо сюда.
И вот, возьмет Сруль, затворит ставни от переулочка, словно эти комнаты у него совсем пустые, и велит "хлопцам" лежать смирно и на улицу не показывать носа.
Наши так и лежат в полумраке, никуда не выходят. А Сруль все это время сам приносит им еду.
Свободное копирование
