Ч. 15 Начальник не жена, его не выбирают
Многое в нашей жизни зависит от начальника. Если начальник не устраивает, то гражданским людям проще - подал заявление об увольнении, и всё: «прощайте, скалистые горы!»
На военной службе гораздо труднее. Для меня не составило большого труда понять, что мой шеф очень слабо разбирается в технике и даже не умеет правильно читать чертежи.
Если Иван Гордеевич подробно рассказывал и объяснял мне всё, что касалось устройства и технологии изготовления изделий, то Фёдор Иванович старался подловить меня на незнании чего-либо, что на первых порах, по понятной причине, труда не составляло.
Он ни разу даже не пытался что-либо объяснять или учить, как нужно работать. Я довольно быстро его раскусил: он заучивал кусок из документации, например, из технических условий, и затем, адресуя какой-нибудь документ из текущей документации, задавал вопрос из выученного им раздела, создавая впечатление, будто глубоко разбирается в предмете обсуждения и строго спрашивает с нас, проверяя наши знания.
Когда я сказал об этом Ивану Гордеевичу, тот ответил, что давно это знает. В цехах наш начальник бывать не любил, сидел всегда в кабинете или ходил на всевозможные совещания в КБ, где обсуждались важные вопросы, но никогда ни о чём не рассказывал, хотя, наверное, там было и такое, что нас непосредственно касалось.
Информация – главное оружие начальства. Иван Гордеевич и я всю важную для нас информацию узнавали от своих коллег в КБ.
Старший военпред в КБ, Василий Фёдорович, сидел в комнате вместе со своими подчинёнными, был прост в общении, всегда охотно объяснял, если его о чём-нибудь спрашиваешь.
Нашему шефу производственники отгородили часть помещения стенкой, сделав маленький кабинет. Нас это только радовало. Он создавал иллюзию большого труженика, оставаясь на работе после нашего ухода. Но задерживался ненадолго, чаще, чтобы доехать до Машгородка в газике районного инженера.
Фёдора Ивановича отличала от районного инженера и от всех остальных старших военпредов манера держаться с офицерами и с рядовыми производственниками большим начальником и носить на лице маску недовольства с лёгким оттенком брезгливости, которая моментально исчезала, когда он разговаривал с районным инженером или с начальством завода, либо КБ.
В своей жизни я не раз замечал, что выходец из деревни, заняв соответствующую должность, держится как большой барин. Однажды шефа при мне хорошо осадил заместитель главного конструктора.
Мы сидели в кабинете начальника цеха и обсуждали отказ во время проверки одного из приборов: дефект ли это производства или ошибка в конструкторской документации. Докладывали конструктор, зам. начальника цеха, технолог и начальник БТК.
Мой шеф с выражением усталого недовольства сказал: «Мы долго сидели и нудно вас слушали…. А вот у …. (он назвал фамилию главного конструктора системы управления ракеты в Свердловске) там так-то».
Зам главного конструктора заметил: «Фёдор Иванович, можно нудно говорить, но не слушать. А что касается Свердловска, то есть такая башкирская пословица: «У чужого барана яйца всегда больше».
Все офицеры по очереди проводили занятия по какому-либо разделу, относившемуся к принимаемой технике. Занятия проводились совместно с приёмкой в КБ. Подготовиться к проведению занятия с грамотными опытными офицерами, пришедшими на службу в приёмку сразу после окончания училища, было нелегко, чтобы не показаться далеко не в лучшем свете. Мне было особенно трудно, потому что всё для меня было новым.
Фёдор Иванович, для краткости буду называть его Ф.И., под любыми предлогами уклонялся от проведения занятия, даже если был записан в плане учёбы в качестве руководителя занятием. Он боялся вопросов, которые ему могут задавать.
Любая документация на производстве постоянно претерпевает изменения. Такие изменения оформлялись документом, называвшимся «Извещение об изменении». На них всегда красовалась уйма подписей.
Подписей было много не только потому, что легче всего делятся ответственностью. Дело в том, что невозможно быть специалистом во всех областях. Это и была главная причина, почему извещение проходило согласование в различных секторах, отделах КБ и технологических отделах завода.
Точно так же оформлялись разрешения на допуск какого-нибудь дефекта. Такой документ назывался «Карточкой разрешения на отступление». Эти документы подписывались заводскими военпредами. Сначала я не мог понять, почему Ф.И., адресуя мне извещения, писал: «Проверить и доложить».
На извещениях стояли подписи главного конструктора, его зама и военпреда, зачем нужно было терять время, разбираясь с вопросом, который уже решили коллеги, тем более что корректировка документации не входила в нашу компетенцию? Потом понял, что Ф.И. пытается нашими руками подловить кого-нибудь из коллег в КБ в том, что решение принято неправильно.
Если он спрашивал что-либо по поводу подписанного документа, то всегда чувствовалось, что это не желание разобраться, а желание на чём-нибудь подловить.
Мне не нравилось и то, что он, когда обнаружишь отступления от документации и технологии, и останавливаешь работу по этой части, пока не наведут порядок, принимал на себя роль человека, входившего в положение заводских руководителей, подписывал вместе с ними совместное решение о продолжении работ с отступлениями.
Получалось, что подчинённый - дурачок, следующий букве закона, в данном случае документации, а умный начальник разрешает эту букву игнорировать. По этому поводу Иван Гордеевич и я как-то раз высказали ему своё, скажем так, недоумение. В ответ услышали, что он не обязан объяснять нам причину принимаемых им решений.
Ивана Гордеевича он старался так же, как и меня, подцепить на чём-нибудь. Причём, Ивана он ещё норовил уязвить тем, что они одного возраста, а тот всё ещё военпред.
Со мной, как с молодым, Ф.И. попробовал разговаривать хамским тоном. У нас состоялся по этому поводу крупный разговор, инициатором которого был я. Во время той беседы я высказал ему, что лакеем ни у кого не служу и разговаривать так с собой не позволю.
В заключение сказал, что если он не в состоянии держать себя в дозволенных рамках взаимоотношений, то я могу попросить перевести меня в другую приёмку. Ф.И. дал задний ход и заверил, что у нас не будет больше причины возвращаться к этой теме. Действительно, больше он не пробовал так со мной разговаривать.
Немалое значение, на мой взгляд, имело то, что был аттестационный период, и, вероятно, он не хотел, чтобы ему записали в аттестацию: не умеет работать с подчинёнными.
Через три года стало известно, что решается вопрос о переводе одного из старших военпредов районным инженером в Сибирь. Понятное дело, что из Москвы и Ленинграда туда никто не рвался.
Большую активность проявил Ф.И.
Я был свидетелем, как он услужливо открывал дверцу газика районному инженеру, что, кстати, тому очень не нравилось.
Вскоре мы узнали, что Ф.И. переводят в Сибирь районным инженером. Он принадлежал к тем людям, которых начальники, сослуживцы и подчинённые, с огромным энтузиазмом и чуть ли не со слезами радости на глазах провожают на повышение в другое место, или в столицу на учёбу, начальники для этого пишут выдвиженцу прекрасные аттестации, надеясь на то, что больше они никогда встретятся.
И все они часто очень крепко ошибаются. Встречаются вновь, но уже в роли подчинённых, так случилось и в тот раз.
Часть желающих из наших приёмок поехали туда тоже, поскольку предлагали должности на ступень выше. Я отказался, был сыт по горло, чтобы снова попасть под крыло старого шефа.
Должен признаться, что я по отношению к Ф.И. совершил поступок, за который мне до сих пор, как вспомню, так становится стыдно. Мы договорились ехать за грибами, а я потом отказался. Почему так поступил, объяснять не хочется, была на то причина. Всё равно стыдно, раз пообещал, должен был выполнить обещание.
После отъезда Ф.И. у нас с Гордеичем появился новый шеф, Юрий Павлович, полная противоположность Ф.И.
Работать с ним было легко и интересно.
