История моей жизни. Глава III. Моё зрелое детство
Всю войну я провела в Новосибирске, куда был переведен санаторий. В 1947 году моих родителей отыскала администрация санатория в Румынии. Мать совершенно обо мне забыла. И когда они с отцом приехали за мной в Новосибирск, я произвела на неё жалкое впечатление. Отцу пришлось меня определить в румынскую клинику профессора Попа в городе Клуже, где навещал меня только он из всех членов семьи. Там я пролежала около полтора года и мне была сделана очень серьёзная операция на позвоночнике. Я научилась хорошо говорить по-румынски. И когда приходил ко мне отец, отказывалась говорить с ним по-русски, так как румыны смеялись над моей русской речью. Сначала я, как дочь большого чина, была поставлена на первый класс питания, находясь в палате для привилегированного класса. Через окно с высоты второго этажа я заказывала себе блюда. Потом меня перевели на второй касс. А когда увидели, что я никому не нужна из родных, меня перевели в общую палату для бедных и уже кормили очень скудно и невкусно. Женщины, мужчины и дети находились вместе в общей огромной палате, иногда их отделяла ширмочка.
В клинике были сёстрами милосердия монахини. Одна Каролина Брад меня очень полюбила, подкармливала домашней пищей и даже хотела меня удочерить, что не допустимым считалось для офицера Советской Армии. Она меня приобщила к Храму, к молитвам, к Богу. Здесь же, в Румынии мне довелось немного пожить в семье моих родителей, для которой я была совсем чужой. Только отец, жалея, иногда ласкал и гладил меня по голове.
Я не знала детства, не знала игрушек, не знала материнской ласки. Мои игрушки были шприцы. Я мечтала стать врачом. Играя с младшей сестрой Светланой, которой тогда было 6 лет, я всё хотела делать ей уколы. Но по-детски, не по-настоящему. Маме казалось, что я хотела убить Светлану и она убеждала её не доверяться мне, не жалеть меня и не любить и даже стесняться. В те годы какое-то маленькое участие принимала во мне моя старшая сестра Тая. Она ходила со мной везде. Но не из-за любви ко мне терпела она меня. Ей нужен был рядом покорный, молчаливый слушатель. Я, как никто, вписывалась в эту роль. Она была очень избалованной родными. Ей в семье позволялось всё. Не спешила она обычно к обеду, предпочитая купить килограмм варёной колбасы и съесть её по дороге. Лишнее, что оставалось, выбрасывала или бросала уличным животным, встреченными на пути.
Помню свои детские шалости в Румынии. Мне было 10 лет. Сестре Светлане - 6 лет. Умом мы были одинаковы: глупенькие и наивные. Наша семья находилась на первом этаже виллы. Хозяева – немецкая семья - на втором. На первом этаже находилась общая прихожая, где на огромном столе стояла всегда круглый год ваза с фруктами: яблоки, виноград. Всего этого мне не доводилось ни пробовать, ни видеть в санатории. И здесь в Румынии мне однажды зимой очень захотелось яблок. Я украла со стола одно яблоко, подбросив его на снег под дерево. А потом позвала Светлану в свидетели, показав, что яблоко упало с дерева. Мы подняли его. Усевшись удобно на диване, открыто поделили его пополам и с аппетитом ели. За проделки, конечно, я получила. Меня никогда мать не била. Но со мной обращалась всегда хуже, чем с собакой. За своей спиной я всегда слышала в свой адрес разные упрёки и горькие слова. Меня никогда не садили за общий стол кушать. Когда приходили гости, меня всегда прятали, выпроваживая из комнаты. До меня даже иногда доходили слухи, что я дочь маминого родного брата, хотя во мне слишком много было маминого.
Когда меня впервые привезли в дом после голодовки в санатории, на столе стояла большая тарелка с нарезанной очень вкусной московской колбасой. Такие колбасы тогда могли есть только в семьях офицеров. Я ела с аппетитом без перерыва. А мне казалось, что Светлана, которая меня рассматривала, как диковинку, ела ещё больше. Мы даже повздорили. Она жаловалась маме. Я обзывала её ябедой. После этого ужина скорая помощь увезла меня в хирургию. Но по дороге, раструсившись, я пришла в себя. Необходимость в операции заворот кишок отпала.
При всех офицерах высших чинов служили ординарцы, шофер, повар. Жили общей семьёй. Солдаты были полностью в распоряжении матери. Ещё к её услугам была отдельная машина, на которой она разъезжала по городу, распевая песни. Жила она праздно и беззаботно, что тоже оставляло свой отпечаток на её характере.
Помню случай. Мама решила покупаться. В ванной комнате стояла канистра с бензином. Однажды, бензин взорвался. Мама была объята пламенем с ног до головы. Сильно обгорели руки. Накинув на себя отца шинель, она погасила пламя. Мы все собирали мочу, в которой она делала ванночки рукам. Скорая помощь забрала её в клинику. На следующий день ординарец жарил на обед рыбу. Мне тоже хотелось самой поджарить рыбку и я без разрешения, схватив целую рыбину, бросила её на раскалённую с постным маслом сковородку. Кипящее масло вылилось на меня, облив ноги, бороду, руки. Врача мы не вызывали, а тоже на все обожженные места накладывали компрессы с мочой, после чего не осталось ни единого шрама на всём теле.
