Мои воспоминания - 105

 П. Я. Чаадаев познакомился с Левашовыми через М. А. Салтыкова и М. Ф. Орлова, скоро очень сблизился с ними и поселился в одном из флигелей их дома. Направление образования Левашовой и Чаадаева было одинаково, и очень понятно, что они вскоре подружились. Чаадаев каждый день несколько часов проводил у Левашовых и почти каждый день у них обедал. Это сближение было необыкновенным счастьем для Чаадаева в особенности в то время, когда он был объявлен сумасшедшим и когда ему запрещено было бывать у кого бы то ни было, но так как он жил на одном дворе с Левашовыми, то каждый день у них обедал и проводил у них почти все вечера[1]. Прекрасный сад, которым был окружен дом Левашовых (впоследствии Шульца на Новой Басманной{[2]}), больших любителей и знатоков садоводства, доставлял Чаадаеву в летнее время удобство для прогулок.

 Если бы у Чаадаева не было этих ресурсов во время его мнимого сумасшествия, он действительно мог бы сойти с ума. В последнее время так много было писано о нем, что я, вполне согласный с теми, которые признают в Чаадаеве высокий ум и большое образование и которые справедливо оценивают его влияние на наше тогдашнее общество, ограничусь только несколькими о нем рассказами, поясняющими, до чего доходили его странности.

 Чаадаев имел весьма приятное лицо, красивую наружность и вполне аристократические манеры; достаточно было его видеть один раз, чтобы уже никогда не забыть. Он, растратив довольно значительное состояние, полученное от родителей и от разных родственников, оправдывал это тем, что ожидал скорой смерти и потому будто бы не берег состояния; я думаю, что он был просто нерасчетлив, каковым остался и после своего разорения.

 Для поддержания своего существования он беспрерывно делал долги, возможность уплатить которые была весьма сомнительна. Имея уже весьма малые средства и живя во флигеле дома Левашовых, нанятом им за 600 руб. асс. (171 руб. сер.) в год, которых Левашовы никогда не получали, он нанимал помесячно весьма элегантный экипаж, держал камердинера, которому дозволялось заниматься только чистою работою. Вся прочая работа по дому была поручена женщине и другому человеку, который чистил сапоги не только Чаадаева, но и его камердинера. Нечего и говорить, что Чаадаев был всегда одет безукоризненно; перчатки он покупал дюжинами; когда, надев первую перчатку купленной дюжины, он находил ее не вполне элегантной для его рук, то бросал всю дюжину, которою завладевал его камердинер и продавал в семье Левашовых. Это напоминает мне следующий о Чаадаеве анекдот. В бытность лейб-гусарским офицером он зашел в Петербурге в магазин, чтобы купить какую-то безделицу. Продавец не обращал на него внимания, отвлеченный продажею довольно ценной вазы. Чаадаев, чтобы обратить на себя внимание, разбил эту вазу и немедля заплатил за нее.

 В доме Левашовых Чаадаева, как нового знакомого и как человека действительно замечательного, принимали с особенным уважением. Он немедля воспользовался этим, чтобы играть в доме первостепенную роль, чем М. А. Салтыков был видимо недоволен. Чаадаев, поселясь во флигеле дома Левашовых, бывал у них чаще Салтыкова и завладел за обеденным столом, а также и в кабинете Левашовой, служившем постоянной гостиной, местами, которые занимал до него Салтыков, бывший годами двадцатью старше Чаадаева. Кончилось тем, что они поссорились, и Салтыков перестал ездить к Левашовым. Чаадаев до того привыкал к местам, которые он выбирал для себя, что если пришедшие прежде его занимали эти места, то он явно выказывал неудовольствие, был неразговорчив и скоро уходил. Это случалось с ним не только в доме Левашовых, но и в других домах, и в Английском клубе, где он сидел обыкновенно на диване в маленькой каминной комнате. Когда его место было занято другими или когда в этой комнате, в которой обыкновенно не играли в карты, ставили стол для карточной игры, Чаадаев выказывал явное неудовольствие и во время Крымской войны называл лиц, занимавших его место или игравших в этой комнате в карты, башибузуками.

 В Английский клуб Чаадаев приезжал всегда в определенные часы; к обеду, по средам и субботам, он приезжал, когда все уже сидели за столом; в другие дни он приезжал в клуб в полночь, и многие замечали, что он не входил в комнаты клуба прежде первого 12-часового удара.

 С знакомыми Чаадаев был учтив, но вообще весьма сдержан; с людьми малого образования, не фешенебельными и в особенности с теми, которые не пользовались хорошею репутациею, он вел себя гордо, за что не был любим некоторою частью московского общества. Каждый понедельник по вечерам собиралось у него самое избранное мужское общество, несмотря на скромность помещения, занимаемого Чаадаевым, и на его отдаленность от центра города. Впоследствии это собрание было также по понедельникам, но между первым и пятым часом пополудни. Все лица чем-нибудь замечательные при проезде через Москву непременно заезжали к Чаадаеву. Он даже замечал, что те из его прежних товарищей, значительно повысившихся в государственной службе, которые не заезжали к нему, не получали в следующий год служебной награды. Он обращал постоянное внимание на это повышение своих товарищей, часто находя, что они по своему образованию и способностям их не заслуживают, и говорил про дослужившихся до генеральских чинов, когда они получали новые награды: "а ведь я знал его просто капитаном", не обращая внимания на то, что с того времени прошли десятки лет.

 Образ мыслей Чаадаева был либеральный в том смысле, как либерализм понимали у нас в то время; он, конечно, желал свободы и просвещения, но это для избранного общества. Он не понимал нужд народной массы и, кажется, мало о ней заботился.

 Тогда существовали две литературные партии, именно: западников и славянофилов; обе очень уважали Чаадаева, который, конечно, принадлежал к первой партии; он был с нею солидарен и в отношении к улучшению народного быта, так как между этими партиями была, между прочим, и та разница, что славянофилы поставили себе[3] главной задачею освобождение крестьян из крепостной зависимости, а западники об этом мало думали. Вообще Чаадаев был человек не практичный. При этом мне припоминается частое его ко мне обращение после того, что я назначен был в 1852 г. начальником Московских водопроводов <с целью увеличить количество воды, доставляемое водопроводами в Москву>. Он говаривал мне: "Вы знаете, как я Вас люблю и как я рад, что Вы живете в Москве, но, право, не могу понять Вашего здесь назначения; я с ребячества жил в Москве и никогда не чувствовал недостатка в хорошей воде; мне всегда подавали стакан чистой воды, когда я этого требовал". Эти слова вовсе не были с его стороны натяжкою; он действительно полагал, что если он всегда имел чистую воду в Москве, то и все ее имели.

 Чаадаев, гонимый правительством, постоянно был его оппонентом и любил это выказывать. Совершенное незнание России, потребностей народа и привычка к оппозиции довели его до того, что с воцарением Императора Александра II, когда начали ходить слухи об освобождении крестьян от крепостной зависимости, он мне неоднократно говорил, что намерен запереться дома, так что только изредка будет видеться со мной и с самыми близкими ему людьми, с тем чтобы заняться сочинением, в котором он докажет необходимость сохранения в России крепостного права. К чести Чаадаева, постигшая его в начале 1856 г. смерть помешала ему написать это сочинение, если только он действительно намерен был осуществить свои слова.

 Чаадаев был убежден, что его знакомство с А. С. Пушкиным, с того времени когда последний был еще в Лицее, имело сильное влияние на развитие гения Пушкина, и потому всегда порицал тех, кто писал о Пушкине, не посоветовавшись предварительно с ним, и в особенности сильно за это нападал на П. И. Бартенева{[4]} (впоследствии издателя "Русского архива").

 Чаадаев очень гордился своим происхождением. Часто в Московском Английском клубе <знакомые его>, желавшие подразнить Чаадаева, спрашивали его, как ему родня Михаил Иванович Чеодаев{[5]}, бывший тогда генералом от инфантерии и командиром 6-го пехотного корпуса. Чаадаев обыкновенно не отвечал на этот вопрос, но ближайшим своим знакомым говорил: "Видите, до какой степени эти господа невежественны; они не знают, что я не Чеодаев, а Чаадаев, и не знают той роли, какую Чаадаевы играли в русской истории".

 Генерал Чеодаев не имел никакого образования и разбогател злоупотреблениями по службе, а потому Чаадаев не только не был знаком с ним, но презирал его. Повторяю, Чаадаев был человек высокого ума и с большим образованием, и что если я, {говоря о нем}, описал только одни его странности, то это собственно потому, что все, что можно было сказать о его уме, образовании и влиянии на тогдашнее общество, высказано во многих статьях, напечатанных в последнее время в разных журналах.