Глава 21. Мой любимый дед Андрей
Дед мой по отцу - Смирнов Андрей Кондратьевич относился, как в то время писали в анкетах, к середнякам, т.е. ни к богатым, ни к бедным. Имел свое личное хозяйство, и со слов моего отца в хозяйстве деда кроме скота были даже собственные лошади, и дед имел собственный выезд. Но, коллективизация деревни заставила все сдать в колхозный общак. И я только смог увидеть красивую сбрую для выездного жеребца, оставленную дедом себе на память. Все ремешки этой сбруи были украшены латунными бляхами и бляшечками, какими-то кожаными кисточками, бубенцами и прочими пряжечками и прибабахами. Но сбруя эта, хотя и оставленная на память, продолжала служить и работать – дед давал ее на прокат для свадебных выездов и, по-моему, бескорыстно.
В молодости дед был очень статным и сильным, пользовался большим авторитетом у своих сельчан, но все это со слов моего отца. Не помню, и не знаю, виделись ли мы с дедом до моего восьмилетнего возраста, но образ и внешность моего деда навсегда остался в моей памяти и по сегодняшний день и именно с моих первых школьных каникул. Дед носил усы и курил трубку, набивая ее собственным выращенным табаком, и мне не раз приходилось обрывать эти липкие цветы табака, после которых пальцы рук оставались долго желтыми, но мне нравилось делать услуги своему дедушке.
Деревня, в которой жил дед и в которую я приехал называлась - Королевы. Раньше дед жил в деревне со странным названием – Забалуй, в которой и родился мой отец, об этом я уже писал в первых страницах воспоминаний. Вся деревня по каким-то причинам снялась с места и расселилась по другим деревням, хотя места там были чудесные, и мне пришлось побывать в них и посмотреть бывшие угодья той деревни. Но, и об этой деревне и окружающей природе я могу говорить и писать бесконечно. Время, проведенное мною в деревне, считаю самым радостным и счастливым периодом моей детской жизни, который привил мне любовь к нашей российской природе. Жить на пенсии в деревне было моей мечтой, что я сейчас и осуществляю. Но, никак не думал, что вместо гармошки в руках у меня будет ноутбук и вместо веселых частушек и деревенских вечерок и сабантуев, я буду сидеть в своей избе и кропать мемуары, а вот этого жаль, что всё в деревенском мире изменилось. Гармошка есть и лежит вон на шкафу, а играть то не для кого, в деревне сейчас полтора человека аборигенов и столько же дачников, к которым и я отношусь. Пройдись сейчас по деревне с гармошкой, за чокнутого посчитают, но все-таки иногда выйду на берег своей усадьбы, разведу меха, да для прикола спою какую-нибудь частушку из прежнего репертуара, вот и вся развлекуха, гармонь опять на шкаф до следующего эмоционального взрыва.
Дворов в Королевых было не мало, и улица от края до края была примерно с километр. Дом деда стоял предпоследний в ряду и не далеко от кузницы, в которой дедушка мой и работал, а с кузней тоже связаны мои детские воспоминания и я страсть как любил крутиться возле деда, и раздувать большими мехами огонь пока металлическая заготовка не становилась белой, ух! В следующие свои приезды я уже научился вырубать из металлического листа ножики, закаливать их, выстругивать и насаживать ручки из березы, от деревенских ребят не было отбою, и я всех пытался одарить своим изделием. У многих, в домах, цепочки ходиков (часов) стали почему-то короче. А, потому, что в торце ручки я приделывал колечко, а пацанам нравилось носить мои ножики на поясе и на цепочке от домашних ходиков. Дед был доволен своим внуком и во всем мне потворствовал!
Видимо, не зря деревня, в которой раньше жил дед называлась - Забалуй. Как мне рассказывали, жители этой деревни были веселыми, любили почудить, позабавляться, придумывая всякие скоморошные иной раз даже и вульгарные выходки, особенно баловались на второй день свадьбы, у кого бы она ни состоялась. Может быть, поэтому и разогнали эту развеселую деревню идеологи совдепии. Помню, как дед, сидя у окна, и, потягивая трубку, наблюдал за единственной деревенской улицей. Если проходила, мимо окон дома, деревенская баба, так ехидничал и ерничал, комментируя ее походку, и даже иногда передразнивал, имитировал, вызывая смех у домочадцев. Я тоже пытался подражать ему, и дурачился вместе с дедом, его же это забавляло и умиляло.
Еще у него была причуда – выпускать из своей утробы скопившиеся газы и при этом считать сколько раз он это сделал. И в этом я тоже стал подражать ему, и мы даже соревновались в этом необычном “спорте” и я даже иногда обыгрывал его, наевшись гороха с колхозного поля. Привычка эта, надо сказать, очень дурная и отвыкать от нее, приехав с каникул в город было не просто, а один раз даже, привела меня к конфузу, и мне было так стыдно, но я надеялся, что никто не заметил этого из окружающих. Это было, уже не в первом и даже не во втором классе. Мы с ребятами нашего двора посещали читальный зал городской библиотеки и, читали книжки, которые на дом не могли дать работники библиотеки. Вот в читальном зале и случился со мной этот конфуз – подвинув под собой стул, произошел “выстрел “ при гробовой тишине зала! Не знаю, в какой степени краска залила мое лицо, но я глубже погрузился в книгу, чтобы никто его не увидел, больше ничего подобного не происходило, и соревноваться с дедушкой по этому виду “спорта”, в следующие мои приезды я больше не стал.
Но, сейчас у нас с дедом появился новый вид спорта – кто больше стаканов чая выпьет из громадного самовара - после бани. Когда же, приехав домой в город, и налил себе пятый стакан чая, то мои родители вытаращили на меня глаза от удивления и от этого феномена. Установили регламент – только два стакана, я был послушный и в дальнейшем придерживался только этой нормы.
