Антрепренер мой объяснил, что ночью отходит поезд с ранеными и больными немцами и поездная прислуга согласна взять меня зайцем, а немецкое посольство даст пропуск через границу. Но предстоят две трудности. Первая - попасть в вагон, куда красноармейцы пускают лишь записанных в списках после предварительной проверки у комиссара, вторая - не быть арестованным за неимением документов в дороге. Для того чтобы попасть в вагон, меры приняты, и это, вероятно, удастся. Второе более гадательно. Тут главным образом дело будет зависеть от моей находчивости. Он во время дороги будет невидим, но, насколько возможно, будет орудовать.
- Только знайте, - прибавил он, - если вас в дороге арестуют, я уже помочь не могу. Предупреждаю.
На товарной станции народу была масса. Все немцы. Дети, женщины, старики сидели на сундуках, лежали на полу. Проносили больных на носилках. Толкотня, суета, визг и плач детей. Проходил час за часом - поезд все не подавали.
Наконец явились «товарищи комиссары» с оравою красноармейцев и разместились у большого стола. Отъезжающие подходили к ним, предъявляли свои документы и по проверке и опросе, забрав свои чемоданы, направлялись к выходным дверям и вновь предъявляли свои пропуски какому-то свирепого вида красноармейцу. Я миновал стол, волоча свой чемодан по полу, тоже подошел к нему. Паспорта у меня не было, была только выписка из домовой книги, к которой я, по совету антрепренера, приложил печати разных акционерных обществ.
- Пропуск!
Я, приняв надлежащий вид, прикинулся непонимающим.
- Пропуск! - грозно повторил красноармеец.
Я подал выписку из домовой книги.
- Разве не слышишь - пропуск? Этой дряни не нужно.
Прикинувшись дурачком, я на ломаном русском языке начал лопотать несуразное.
- Пошел назад! - грозно крикнул страж.
- Что вы, товарищ, кричите, да еще толкаете больного немца, - сказал человек с повязкою красного креста. - Он, быть может, и по- русски не понимает. Спросите лучше у комиссара, записан ли он в роли. Без этого мы его и с пропуском в поезд не возьмем.
- Товарищ комиссар! - крикнул солдат. - Этот у вас записан?
- Есть! - отозвался комиссар. - Пропусти!
Я благополучно очутился в вагоне.
В немецком вагоне, очень чистом, с койками, были женщины, дети и два-три тяжелобольных. Рядом с моей койкой лежал умирающий старик. Он все пытался куда-то ехать, хотел встать - но подняться не имел сил. «Ida! Ida!» - жалобно повторял он. На второй или третьей станции он умер.
В Гатчино мы стояли нескончаемо долго. Как было слышно, осматривали багаж и опять проверяли документы. Все, за исключением старика, лежавшего со мной рядом, который продолжал звать свою Иду, беспокоились. Я недвижно лежал на своей койке и тоже волновался. Но странно! Как только дверь отворилась и орава вошла, я стал совершенно спокоен, даже равнодушен, будто дело касается не меня.
Осматривали они пропуски внимательно, долго рылись в чемоданах, - наконец дошли и до меня. Я лежал, закрыв глаза и не шевелясь.
- Ключи! - грубо приказал старшой и ткнул меня в плечо. - Эй ты, пошевеливайся! Показывай чемодан!
Я открыл глаза, блуждающим взглядом посмотрел на него и снова их закрыл.
- Слышишь ты! Открывай чемодан!
Я опять открыл глаза.
- Trinken… воды! - прошептал я.
- Никак отходит, - сказал санитар и поднес к моим губам стакан.
- А ну его к черту! - сказал старшой. - Товарищи, идемте чай пить, а то самовар остынет.
- Вещи бы… - сказал другой. Но санитар с повязкой ему что-то незаметно сунул, и он замолчал.
Орава ушла, поезд тронулся.
Через несколько часов опять обход, но тут помог сосед, который уже скончался.
- Товарищи! - сказал санитар, когда новая орава появилась для проверки. - Тут у меня один уже скончался, да и этот сейчас помрет. Нужно бы их вынести из вагона!
- Вези свою падаль дальше. У нас и без них этого добра довольно.
И ушли.
Свободное копирование
