Гюнтер Грасс - 2

Шевельнуть пальцем, и не одним, пришлось для другого.

Новообразованное харьковское издательство “Фолио” развернуло поистине наполеоновские планы (к чести его надо сказать, что оно их и по сю пору успешно выполняет) по выпуску многотомных собраний сочинений, в том числе и немецкоязычных авторов, для составления которых привлекло меня. Сейчас трудно поверить, но Грасса удалось включить, прибегнув чуть не к шантажу (“Сделаю Дюрренматта, если дадите Грасса…”). “Вы же знаете, издательство только становится на ноги… спрос… Грасс малоизвестен…” Еще бы он был известен, если один из лучших романов ХХ века — “Жестяной барабан” спустя почти сорок лет после своего появления у нас все еще не издан! Только фильм блистательного Фолькера Шлёндорфа, как и его экранизация “Потерянной чести Катарины Блюм” Бёлля, демонстрировался в клубах и окраинных кинотеатрах.

Короче говоря, через два года, в 1997 году, они появились — четыре тома, — жаль, что только четыре, так хотелось хотя бы еще одного тома — для романа “Палтус”. Но и за то спасибо издательству.

Это было своего рода семейное предприятие: я была составителем и комментатором, дочь — редактором. Два года в моей маленькой семье имя Грасса не сходило с уст.

Еще до издательской эпопеи каждый раз, бывая в Берлине, я непременно звонила Грассам и, если они там находились, навещала их на неоднократно поминаемой в его книгах Нидштрассе. Посещения эти были не очень впечатляющими, так как в Берлин они обычно приезжали всего на несколько дней, телефон трещал без умолку, встречи наползали одна на другую, то и дело с кучей бумаг входила секретарша.

Зато каждая из двух поездок “на север”, в Беленсдорф — деревушку неподалеку от Любека, была праздником души. Так же их воспринимал и Ахим Рошер, главный редактор журнала “Нойе дойче литератур”, давний мой друг еще со времен “Воплей”, на чьей машине мы отправлялись в путь. Ему удавалось при этом получить что-то от Грасса для журнала, который после объединения переживал не лучшее свое время.

Два маленьких эпизода, связанных с первой поездкой, — один забавный, другой до сих пор греет мне душу.

— Скажи, сколько тебе лет? — спросил за кофе Грасс.

— Сколько Мафусаилу.

— А точнее?

— Год рождения — 1920.

Грасс сдвинул очки на кончик носа, уставился на меня и серьезно сказал:

— Знаешь, не надо быть такой честной.

Перед нашим отъездом, нагрузив до отказа багажник огромными, какого-то необыкновенного сорта яблоками (большой сад — гордость Уты) и вареньями (“Куда столько?” — “Раздашь друзьям”), Гюнтер сказал:

— Ты выглядишь усталой. Завтра мы на три недели уезжаем в Португалию, оставайся здесь, отдохни.

— Спасибо, но мне надо домой.

— У вас сейчас не очень хорошо, и опять слышно про антисемитизм. Ты видела наш дом, здесь много места. Знай, здесь всегда есть комната для тебя.

Чтобы скрыть волнение, я чем-то отшутилась, но для подкрепления слов мужа Ута обняла меня и сказала, чтобы я помнила эти слова — они сказаны всерьез.