* * *
9 декабря 1986 года в Москве от кровоизлияния в мозг на 55-м году жизни скончался живописец Анатолий Тимофеевич Зверев. Ушел из неуютной жизни человек высокого дара, мастер живописи.
Живописца, смолившего вонючие папиросы, мне представил сокурсник Вова Каневский, знавший в Москве всех, в курилке Музея изящных искусств имени А. С. Пушкина, в феврале 1960 года. Знаменитый портретист курил, звучно сплевывая в песочный ящик с окурками. Этот охламон в дырявом пальто до колен на фестивальном сборище 1957 года замазал огромный холст быстрее американца Шнайдера и схватил первые международные аплодисменты.
Я плавал в расплывчатом декоративном мире, где живопись располагалась в благородном кокетливом уголке, лишенная земных соков. Увлечение театром, постоянное копирование чужих шедевров, музейный восторг основательно расслабляли волю, не выходившую за пределы модных «измов». Рисунки Зверева, сделанные в один присест, «а-ля прима», своим примитивизмом, как в детской считалке — «ротик, носик, вот и вышел оборотик», меня смешили. Он их раздавал всем желающим позировать десять минут.
Самоделка. Не серьезно все это!
Смущал «серьезный» Г. Д. Костакис, собиравший его почеркушки.
Я присматривался к нему. Пять лет он жил у меня, не вылезая из сундука. Пещера Преподобного Антония не для него. Зверев ближе к Василию Блаженному, юродство без креста. Особая форма дерзости, не подвиг смирения, а бунт гонимого народным гневом. Абсолютный индивидуализм и духовный подвиг на свой лад. Его парадоксальная жизнь имела скрытый смысл, но что в ней великого и философского, я не знаю.
Бродячего живописца не раз хоронили, а он являлся как с гуся вода. Скоропостижную смерть я проверял через «верных людей». «Да, Толя умер, отпет и погребен в Москве!» — говорил Леня Талочкин. «Да, на поминках была водка и брусника», — кричал из Москвы Рудик Антонченко.
13 декабря я написал короткий некролог в «Русскую мысль».
После публикации позвонил Толстый и сказал, что некролог написан в сокращенном виде и он собирается писать сам отдельным документом. Вскорости появился «финансово-артистический отчет о поминках по Анатолию Звереву в Париже», где Толстый использовал мои данные в обличительную форму.
Мир твоему праху, раб Божий Анатолий!
Свободное копирование
