Входа нет - 1

Часть десятая

Лидеры международных смотров

Я думал, что гипотенуза — Река Советского Союза.

Самуил Маршак, 1953

1. Входа нет

Игорь Сергеевич Шелковский жил и учился рисовать в Москве, однако в известных пунктах подполья: «студия Белютина», «академия Васьки-Фонарщика», «поселок Лианозово», «тарусская коммуна», «движение Нуссберга», «сретенский чердак» — не был замечен. На выставках господствующего вкуса его также не видели.

Созидатель — фантом!

В Москве со времен НЭПа существовал Изотехникум имени 1905 года, выпускавший учителей рисования общеобразовательных школ. Туда шли детишки московской бедноты и городского мещанства без средств и связей. Этот техникум прошел Игорь Шелковский. Очевидно, он пытался пролезть в художественный институт высшего калибра, но не проходил конкурс. Сведений о времени его ученичества у меня нет, но в короткой «автобиографии», частично опубликованной в «Русской мысли», есть сообщение об исторической и, надо считать, судьбоносной встрече студента изотехникума с американским гражданином Давидом Бурдюком в 1957 году. Если верить этому рассказу, то решительный молодой человек тайно проник в закрытую гостиницу «Москва», где разыскал «отца русского футуризма», тридцать лет не видавшего простых советских людей, и показал ему свои художественные опыты.

Конечно, умеючи можно пройти мимо суровой стражи, обменяться валютой с приезжим иностранцем, но спрашивается, зачем лезть на рожон? Ведь за такие встречи давали срок. Старый Давид Бурлюк мог отделаться легким испугом и допивать с друзьями юности, Асеевым, Шкловским, Кирсановым, а бедный студент париться в сибирской тайге!

Хотя никаких данных о встрече Бурлюка с Шелковским у нас нет, будем считать легендарный факт первым посвящением молодого начинающего авангардиста в подлинное искусство.

После знаменательного посвящения в гостинице «Москва» следы мужественного артиста теряются в российской глубинке на десять, если не все пятнадцать лет. Человек пропадал на заработках и тайком творил для себя.

Таким же таинственным и независимым он появился в Париже в 1976 году. О нем не писали в газетах ни Вася Карлинский, ни Николь Занд, он не выставлялся в венском кунстхаузе и не состоял в списках главного счетовода эмиграции Александра Глезера. А поскольку «третья волна» эмиграции составляла легко обозримую каплю, одну коммунальную банду, единый неофициальный лагерь, то высокого голубоглазого красавца сразу заметили. Мой ровесник совсем не походил на безрассудного шизофреника, бросавшего на ветер деньги. Года три он творил, недоедая и в горделивом одиночестве, и вдруг осенью 1979 года всем объявил, что намерен издавать художественный журнал под названием «А — Я», журнал на мелованной бумаге, «отражающий многообразие тенденций и течений в Советском Союзе и в зарубежье», как значилось в рекламной афишке с картинкой Эрика Булатова «Входа нет».

Люди получили афишу и стали ждать журнала.

Почему скульптор-практик, работяга и бессребреник взялся за добровольный и бездоходный подряд, за хлопотливое издательское дело, связанное с дополнительными трудностями персональных контактов?

Увлечение? Честолюбие? Приказ?

Или все вместе взятое?

И самый примитивный вопрос — откуда средства на издание?

Ответил сам И. С. Шелковский (1986, Р. М.): «Идея рекламного журнала зародилась в недрах КГБ — построить еще одну потемкинскую деревню о свободе творчества в СССР и нажиться на художниках, продавая их за твердую валюту!»

Такая редакторская задача оказалась не по плечу силачу Шелковскому.

«Пришел иностранный бизнесмен, часто ездящий в Москву, который предложил деньги на издание журнала», — говорил И. С. Ш.

Но что рекламировать?

«Русская самобытность в искусстве», «своеобразное преломление художественных экспериментов», «пропаганда нового и яркого в отечественном искусстве», «отразить многообразие тенденций и течений».

Шоколадные короли Запада давно все просчитали. Они не верили в существование современного искусства в Союзе. Допускались отдельные лица, способные понять правила международной игры в искусстве, но теория и концепция, которую пытались протолкнуть какие-то «Мухоморы» о «Фаворском свете» и «русской самобытности», отметались без рассуждений, как бред допотопных существ.

Как все мы, Шелковский и его друзья ошибались в главном — Россия не выдавала своеобразия со времен Казимира Малевича и Павла Филонова. Разрыв с западными собратьями был так велик, общественная инфраструктура разбита вдребезги, и на установление прочных мостов уйдет не менее 50 лет усиленной перестройки.