* * *
Лондон называют торговым, морским и буйным. Вероятно, так и есть. Я же попал в роскошный квартал Кенсингтон и видел только садик под окнами, подъезд с парой белых колонн и чуть дальше Гайд-парк с гусями и собаками, гулявшими под дождем. В киоске сидел бородатый сикх в чалме и менял деньги.
Русская газета писала:
«Главное событие января — открытие в Лондоне галереи Миро-Шпайзман. На ее первой выставке, которая продлится до середины февраля и, как нам сообщили, проходит с большим успехом, принимают участие три художника: москвичи Анатолий Зверев и Владимир Яковлев и парижанин Валентин Воробьев» (Стрелец. Янв. 1985 г.).
На самом деле «большого успеха» не было. На вернисаж собрались русская колония Лондона, издатели, слависты, журналисты Би-би-си, художник Олег Прокофьев с женой. Явился и Георгий Дионисович Костакис. Он облез и постарел. Лечился облучением. Он дал пресс-конференцию, захваливал «молодого художника Зверева», хотя Звереву стукнуло пятьдесят, не упомянув ни о Яковлеве, ни о присутствующем Воробьеве. В придачу в галерею ввалился пьяный Гариг Басмаджан, его секретарша Ольга Симонова и виврист Толстый, облаченный в черную фрачную пару, высокий цилиндр и дурацкий монокль на щетинистой щеке.
Столкнувшись с хозяйкой галереи Викторией Миро и русским столяром Сашкой Шпайзманом, служившим по совместительству и «культурным советником», я сразу понял, что выставка не получится. Располагая значительными средствами все устроить «как надо», хозяева просто не умели распоряжаться деньгами, скупились на гвозди и веревки, трижды переправляли пригласительный билет, то искажая фамилии участников, то пропуская даты открытия, то меняя формат, не говоря уже о толково организованной газетной рекламе, почти полностью отсутствовавшей в специальной прессе.
Для спасения гибнущего предприятия я связал галерею с Г. Д. Костакисом, но приехавший в Лондон грек выставку превратил в любительский спектакль с мемуарами о «Толечке» Звереве. На вернисаже его слушали, зевая в кулак, и сразу кинулись в буфет — единственное отрадное достижение галереи с шампанским и лакеем в белых перчатках. Совершенно убитый провалом, я выпил как следует и чуть не побил знаменитого собирателя сначала в его гостинице, а потом в доме Роберта Коренгольда, где состоялся небольшой прием.
Я спросил о причине его эмиграции.
Свой конфликт с соввластью Костакис объяснил так: «Я перестал спать по ночам».
В 1976 году, по его словам, дачу в Баковке ограбил и поджег «один советский гражданин, женатый на англичанке».
«Все ваши картины, Валя, и картины Толечки Зверева и Димочки Краснопевцева сгорели в пожаре».
Так меня обрадовал больной грек.
В середине 60-х он прекратил покупки своих современников. «Охладел» или «дерут ребята» — я так и не понял. Последним, всучившим ему пару своих лучших композиций, был проворный ленинградец Женя Рухин. В 1969-м он проник в дом Костакиса, прислонил картины к дверям его квартиры и скрылся. Костакису ничего не оставалось, как подобрать подброшенных сирот и отвезти на дачу. И Рухин, и дача сгорели в один год.
Пять лет Костакис жил на Западе, его удивительное собрание русского авангарда 20-х кочевало от одного музея в другой, интерес к нему возрастал вместе с фантастическими ценами. Пожар — пожаром, но Костакис сумел вывезти чемодан «зверят». Я задавал себе вопрос — когда же будет выставлен и продан этот чемодан? Мы надеялись и ждали «широкого жеста». Обладая «баснословными суммами», как писали газетчики, обширными связями в мире культуры, политики и финансов, Костакис пальцем не двинул, чтобы прославить своих любимчиков, «Толечку» или «Димочку», Он прожил еще десять лет, но выставки так и не сделал. Он считал себя православным верующим, крестился на все углы, но Зверева не прославил и не поднял.
Страх или расчет?
Заложник «баснословных сумм». Ни дерзновения, ни чуда!
Вот прохвост!
В коротких мемуарах, выпущенных в 1994 году, Костакис постарался все переврать и запутать.
С выставки в Лондоне (1985) был продан один «Лесной пейзаж» А. Т. Зверева за хорошие деньги — 6 тысяч фунтов. Чек на полторы тысячи получила Аида.
Издатель Толстый, пламенный защитник замордованной эмиграции, пытался свести счеты с Аидой, но владелица «Лесного пейзажа» Римуля Городинская и ее муж поэт Хвостенко пошли на попятную, отказавшись от показаний на «воровку» выручки. Ведь могло быть и так, что деньги Аида «забрала за многочисленные долги Римули и ее мужа-бездельника», как она заявила.
Бард Хвостенко образно выражался об Аиде: «Не баба, а поганка», но смирился, в скандал не полез.
Не получила своих великолепных «яковлят» и пианистка Ирина Ермакова. Они навсегда застряли в кладовке Сычевых.
На Новый год (1985) Аида, встречая избранный, приглашенный народ, возмущалась:
— Я не раз говорила, что Амальрик не пророк, а клептоман! Стащил у меня книжку про варягов, взбаламутил людей своими дурацкими прогнозами и глупо погиб за рулем!
Супруга покойного мыслителя Гюзель Мукидинова, терпеливо сосавшая цыпленка в чесночной подливке, яростно бросила кость на стол:
— А ты, Аида, кликуша и провокаторша! Сводишь людей, а потом обманываешь!
Андрей Амальрик, сочинивший дискуссионное эссе под названием «Доживет ли СССР до 1984 года», ошибся всего на год.
11 марта 1985 года в Москве состоялся внеочередной Пленум Центрального Комитета КПСС, единодушно избравший Генеральным Секретарем Михаила Сергеевича Горбачева, по мнению народа, «британского шпиона» и «разрушителя великой России».
Свободное копирование
