* * *
Осенний сезон Парижа начинается в октябре. Вернисажи, ярмарки, дефиле высоких мод, но мы приехали пораньше. Тесть получал в Голландии высшую премию за вклад в юридические науки, и 16 сентября мы намеревались присутствовать на торжестве.
Держалась необычайно жаркая и для Франции погода. Я нехотя, обливаясь потом, начал красить. Сосед угощал кальвадосом. Писал письма во все стороны мира. Меня посетила критик русской газеты Татьяна Паншина. Хвалила картины, хотя справедливо ждала парижской выставки, чтобы расписаться как следует. С Лидой Мастерковой пил в кафе пиво. Эдик Зеленин с женой и Пашка Радзиевский, мой московский сосед, ищут квартиры. Они мне сказали, что повесилась Елена Строева, а муж и дочка попали в дурдом.
Я открыл богатые отбросы на улицах. Оказалось, что по пятницам сгружается печатная продукция, где можно с увлечением покопаться и собрать библиотеку нужных книг. В первый же день в типичном «французском дворе» я обнаружил собрание сочинений Шолома-Алейхема 1959 года, московское издание. Такую ценную находку я немедленно поставил в свою первую библиотеку. Раз я столкнулся на развале с местной знаменитостью, литературным ученым лингвистом и эстетом Роланом Бартом. Он выбросил роскошный, составленный им же альбом «Эрте» под номером 37. Под этим именем прятался русский декоратор Петр Тыртов, ученик Репина, с 1912 года в Париже по домам моды. Потом, часто встречаясь на помойке, мы дружно копались в бумагах, не представляясь.
16 сентября наш поезд «Париж — Амстердам» летел как пуля на север. Я захватил с собой немецкий костюм, пеструю бабочку Сен-Лорана и чистые кожаные туфли. Мой свояк Массимо Шустер вез бумажный барельеф с изображением раскрашенных средневековых персонажей.
10 сентября газета «Нью-Йорк Таймс» сообщила о награждении профессора Рене Давида «премией Эразма Роттердамского».
Конечно, я не только слышал о гуманисте Эразме из Роттердама (XV век), но и рисовал его с какой-то гравюры, помещенной в академическом издании — высокая шапка, длинные волосы, выразительный профиль. Подробности его жизни почитал в толстом словаре «Пти Робер».
Поезд несется в Амстердам, а что это такое?
Кроме «урядника Петра Михайлова» (1698), строившего корабли для русского флота, для меня это и «Ночной дозор» и «Урок анатомии» Рембрандта ван Рейна, Терборх, Рейсдаль, Гальс, Вермеер Дельфтский, Ван Гог, Мондриан, Ван Дисбург, и самый красивый музей, где собран лучший Малевич.
Господа, прошу помнить, Голландия не республика, а монархия! Страной правит королева Жюлиана, и своего часа ждет принцесса Беатрисса.
Премию вручали в холодном соборе. Главный распорядитель зачитал постановление, мой тесть отвечал с короткой речью, вызвав неподдельные аплодисменты крохотного народа. Громко хлопала принцесса, хлопало дворянство и мы, родня. Сияющая принцесса, круглолицая, с ямками на щеках, как русская матрешка, смотрела на меня с удивлением.
Питеркирка!
На банкете в Лейдене меня посадили за стол с мадам Гиршман, — тут принцесса превзошла саму себя! О Гиршманах я знал почти все, с давних пор, и с первых рук. Отец моей соседки Владимир Осипович (умер в 1936 году в Париже) — первый собиратель русского авангарда, его супругу Генриетту Леопольдовну не раз рисовал наш заботливый и честный академик В. А. Серов (1911). Смотри в Третьяковке. Дочка отлично говорила по-русски и по моей просьбе заказала булку, потому что хлебать суп без хлеба я не привык. Голландцы — культурный народ, но пожрать как следует не умеют, не то что французы.
Ну, конечно, Ван Гог! Как же Голландия без него?
— Скульптор Иван Семенович Ефимов, друг вашего отца, сказал мне, что вы фабриканты первой гильдии и протестанты.
— Да, было дело, — ответила изысканная дама, — но сейчас муж-голландец перетащил меня в свою веру.
Ну, конечно, Ван Гог, ну, собрали Малевича в лучшем виде, но кто может сравниться с Вермеером из Дельфта!
Вот где благостная тишина, вот где лечат мятежников, смотри «Читающую женщину» в Королевском музее.
Голландцы хранят старину. Бетон недопустим. Велосипед и мост. Вода и многолюдство.
Свободное копирование
