* * *
Не раз мне приходилось «гулять» на свадьбах, но венчания не помню.
Свадьба брата Шуры, свадьба Мишки Гробмана, три свадьбы Эдика Штейнберга. После расписки в райсовете я сразу попадал на пир. Это были не «комсомольские свадьбы» с образцовым женихом в костюме и невестой в белоснежном нейлоне, с возложением цветов на могилу неизвестного солдата, с платным фотографом и танцами под радиолу, а обыкновенные, богемные пьянки с куревом «травы» и гитарой подпольного барда.
Жена и я желали настоящий, освященный церковью брак с приемом дорогих гостей. Католическая церковь, куда по началу обратилась моя супруга, смущенно отказала в церемонии, сославшись на то, что я из «православной страны с проблемами», но наши начальники парижского православия, выяснив, кто я и что, назначили церемонию. Брат тещи Жак Лаббе предоставил свой двор для праздничного приема. Двор при богатом доме в Сен-Жермен ан Ле, с подстриженной лужайкой, как в Спас-Хауз в Москве.
Меня приодели в бежевый, полотняный костюм с пестрой бабочкой от Сен-Лорана, обули и причесали и надушили особыми, мужскими духами, о существовании которых я и не подозревал. Брянский Растиньяк. В таком необычном виде меня повезли на рю Криме венчаться. Протоиерей Князев, священник Андрей Фортунато, певчие Сергиева Подворья очаровали видавших виды французских гостей, посаженных отцов, матерей и сватов. Над нами поднимали царские венцы, водили кругом, целовали и читали молитвы. Моих парижских духовников пригласили на свадебный прием в качестве русских свидетелей. Так что скучать без языка мне не пришлось. Тридцать три приглашенных и шесть детей. Дорогой гость протоиерей Князев, человек удивительно деликатный и чистый, сказал, что это не свадьба, а «вишневый чеховский сад».